Conspirology

«ДОЛЖЕН ВОЗНИКНУТЬ НОВЫЙ ПОРЯДОК, А ВИРУС СТАЛ ДЫМОВОЙ ЗАВЕСОЙ»

Математик Георгий Малинецкий о том, почему пандемия COVID-19 — это лишь репетиция бактериологической войны и каким будет мир завтра

«Почему госаппарат не слышит прогнозов учёных, как дистанционное образование лишает страну перспектив, почему в эпоху постглобализации цивилизациям необходимо самостоятельно обеспечивать себя всем необходимым и почему коронавирус для мировых элит стал отличной дымовой завесой для переговоров»

КОРОНАВИРУС — ШИРМА ДЛЯ ПЕРЕГОВОРОВ МИРОВЫХ ЭЛИТ

— Георгий Геннадьевич, вы неоднократно представляли модели того, как могут развиваться в мире разного рода кризисы, в том числе экономические, геополитические. С вашей точки зрения, то, что сейчас мы наблюдаем с эпидемией коронавируса, действительно способно вызвать полноценный мировой кризис? Или это всё-таки преувеличение и делать такие выводы рано?

— На мой взгляд, коронавирус является скорее либо поводом, либо дымовой завесой, но никак не причиной того, что происходит. Давайте посмотрим на современный мир. В нём глобальный ВВП составляет примерно $ 80 триллионов. А объём финансовых инструментов, которые, казалось бы, должны обслуживать реальный сектор, составляет почти $ 1000 триллионов. Разница — на порядок. Естественно, долго так продолжаться не может. Бывали кризисы и обвалы и до этого, но здесь ситуация хуже и глубже. Потому что хвост вилял собакой некое время, и сейчас американцы тоже разбрасывают деньги с вертолёта, но корпорации их уже не берут, они и так закредитованы. По сути, все механизмы, которые позволяли бороться с кризисами до этого, перестают работать. Мы имеем дело с беспрецедентной ситуацией.

Кроме того, мы видим, что усилился Китай. Сейчас многие страны, региональные державы тоже начинают активно участвовать в мировой политике. И поэтому, естественно, должен возникнуть новый мировой порядок. Как он появится? Раньше, когда противоречия достигали такой остроты, всё кончалось мировой войной.

Сейчас, как я понимаю, впервые сделана попытка разобраться на уровне элит и договориться. То есть элиты решили, отодвинув и не вовлекая в это ни общество, ни прессу, ни бизнес, договориться между собой. Но для того чтобы подобное сделать, всех остальных надо отвлечь чем-то. Коронавирус оказался очень подходящей дымовой завесой, и, конечно, они этим воспользовались.

ПРИРОДА НАНОСИТ НАМ ОТВЕТНЫЙ УДАР

— А откуда такие выводы? Что приводит вас к этой мысли?

— Давайте посмотрим на цифры. Возьмём азиатский грипп 1956–1958 годов: погибло более 2 миллионов человек. При гонконгском гриппе 1968–1969 годов погиб миллион человек, то есть примерно 15% населения Гонконга. Но тогда не возникало и мысли о самоизоляции, о том, что нужно рушить огромные сектора экономики. Вот почему мы имеем дело с совершенно новой и очень серьёзной ситуацией.

— Может быть, тогда такие методы не применялись просто потому, что человеческую жизнь не так сильно ценили? Ведь раньше и к войнам относились иначе. Сейчас решения о том, что экономику приносят в жертву, принимаются (по крайней мере, официально) для того, чтобы спасти жизни людей…

— Давайте вспомним, как американцы входили в Ирак. Американские потери — порядка 300 человек, а вот Ираку это вторжение принесло, по разным оценкам, почти миллион жертв. Нет, человеческие жизни не стали ценить больше. Такая риторика сохранения человеческой жизни действительно успокаивает людей, создаёт у них ощущение, что о них заботятся. Хотя на самом деле у нас есть много других очень опасных болезней и проблем.

Например, очень важная проблема состоит в том, что у нас перестают действовать антибиотики. Появились штаммы, которые оказываются устойчивы ко всем антибиотикам. Что это означает? Очень горькую вещь: антибиотики позволяют проводить хирургические операции, и, если они не действуют, это конец хирургии, каждая операция будет смертельно опасна. Ведь антибиотики нужны для родовспоможения, для любой сложной хирургической операции. Они широко применяются в животноводстве. И как обходиться без антибиотиков — гораздо более острая проблема. Но на это внимание не обращается. А вот от устойчивых к антибиотикам штаммам, по независимым данным, каждые 15 минут в мире умирает человек. Поэтому коронавирус как угроза не является чем-то выдающимся.

Мы, как человечество, проводим фантастический эксперимент. Мы решили проверить Дарвина и с помощью медленной переменно (антибиотиков), решить вопрос с другой переменной — бактериями. Но мы живём в разных временных потоках. У людей поколение — это 20 лет. А у бактерий — несколько часов. Когда мы делаем такие вещи, то ускоряем отбор. Отбираем самых жёстких, самых живучих. В результате мы получили действительно очень серьёзную проблему. Мы с вами являемся как вид абсолютным хищником, очень жёстко обходимся с биосферой, и можно сказать, если мы вспомним «Звёздные войны»: природа наносит ответный удар.

РЕФОРМЫ В РОССИИ УНИЧТОЖИЛИ ОГРОМНОЕ КОЛИЧЕСТВО БИОЛОГИЧЕСКИХ ИНСТИТУТОВ И ЛАБОРАТОРИЙ

— Пока ещё нельзя судить, насколько коронавирус опаснее других болезней, но зато видно другое: системы здравоохранения тех же европейских стран оказались совершенно не готовы к серьёзной эпидемии, не хватает базового медицинского инвентаря. Означает ли это, что в принципе здравоохранение в капиталистических социально-экономических системах, ориентированных на постоянную «оптимизацию» всего в пользу прибыли, не способно полноценно отразить удар чрезвычайной ситуации? Ведь возможно, что Covid-19 – не последняя такая эпидемия , могут быть и более опасные...

— Доктор Рошаль в одном из первых интервью по данной теме заметил: то, что происходит, — это прекрасная репетиция бактериологической войны. Замечу, именно репетиция. Потому что если мы посмотрим статистику, то для стран первого мира смертность от коронавируса пока не видна. То есть на общем фоне смерти от других заболеваний это — немного. Хотя каждая смерть — трагедия. А вот в какой мере общество готово к этому всему?

Давайте вспомним: у нашей страны существовала прекрасная служба, которая была ориентирована на борьбу с эпидемиями, эпизоотиями, очень высокого уровня биология. Когда мир столкнулся с полиомиелитом, то мы производили для многих стран эти вакцины. И вот в ходе реформ, перестроек и всего остального мы поступили примерно как персонажи из сказки «Три поросёнка». Вспомните: Ниф-Ниф, который строил домик из соломы, полагал, что ничего плохого с ним не произойдёт. Похожие вещи были сделаны в Испании и Италии.

А дальше происходит следующее. На первой стадии ситуации с коронавирусом в России все результаты анализов везли в Новосибирск. Одна лаборатория на всю страну, как это возможно? И что подобное означает? А то, что наши реформаторы уничтожили всё остальное — огромное количество биологических институтов, лабораторий, разогнали квалифицированных людей. Слава богу, что остался один «Вектор».

Были попытки это изменить. Российская академия наук в своё время, в 2002 году, разработала программу, которая называлась «Национальная система научного мониторинга опасных явлений и процессов в природной, техногенной и социальной сфере». И, в частности, одним из пунктов этой программы (которая была согласована с массой министерств, прошла утверждение на президиуме РАН, активно всеми поддерживалась) стало следующее: нужна карта рисков, надо чётко понимать, к чему именно мы должны быть готовы. Потому что ситуация, когда в аптеках нет защитных масок, конечно, вызывает удивление. Та программа являлась междисциплинарной, в ней участвовать должны были и инженеры, и биологи, и военные. Но тогда, поскольку не имелось регламента принятия междисциплинарных программ — даже не потому, что денег нет, — её отклонили. И это просто худшее, что может быть в случае опасности — когда жертва ещё и закрывает глаза и не видит, что происходит.

НОВЫЕ УГРОЗЫ ИДУТ ИЗ НОВЫХ СФЕР

— Это особенно удивляет на фоне опыта СССР, когда такая координация была даже в самых тяжёлых, военных условиях. Может быть, сейчас считают катаклизмы подобного масштаба маловероятными? Например, привыкли, что, если есть ядерное оружие, это гарантирует, что серьёзная война не начнётся.

— Мы просто не хотим слушать, что говорят в мире. Например, генсек ООН Антониу Гутерриш, выступая в январе 2020 года, сказал, что нынешняя ситуация в мире является очень острой, и привёл аналогию с Апокалипсисом из «Откровения» Иоанна Богослова. Там концу мира предшествует появление всадников апокалипсиса, и вот Гутерриш сказал, что он их видит.

Первый всадник — это война. Вы уверенно говорите, что страны, имеющие ядерное оружие, его не применят. Но понимаете, это как у Чехова: если ружьё висит в первом акте, то оно должно выстрелить. За то время, пока существует ядерное оружие, мир несколько раз был на грани ядерной катастрофы, в том числе — из-за технических сбоев.

Ещё один всадник — это неравенство. Две трети населения Земли живут в странах, где очень сильно увеличился уровень социального неравенства. Сейчас 8 богатейших людей имеют такое же совокупное состояние, которое есть у 3,5 миллиарда человек.

— … И год от года это соотношение только ухудшается: богатые все богатеют, а бедные — беднеют.

— Конечно. Как американцы любят говорить, это Один процент с большой буквы. И этот Один процент живёт в другой реальности, и полагает, что всё равно будет защищён от всего. Этому проценту которому закон не писан. И этот Один процент руководит всеми остальными.

Но если мы говорим, что приоритетом является человеческая жизнь, то нужно посмотреть, какие есть угрозы, в том числе и в биологии, и понять, как мы будем на них реагировать. Я об этом неоднократно говорил и писал, что одна из закрытых приоритетных программ американского министерства обороны так и называется: «Защита биологического пространства». Они видели, что войны будущего станут происходить не в тех сферах, которые были до этого. То есть это не земля, воздух, подводная стихия, а освоят другие сферы — космос, информационное пространство и — биологическое. Есть огромная вероятность, что удар будет наноситься здесь.

МЕЖДУ ЭКСПЕРТАМИ И УПРАВЛЕНЦАМИ ЕСТЬ ОЧЕНЬ СЕРЬЁЗНЫЙ БАРЬЕР

— Уже было замечено, что американскими think-tank, этакими мозговыми центрами, в последние годы проводились именно такие игры на моделирование пандемии. Причём со сценарием, очень напоминающим нынешнюю ситуацию, где появляется похожее на атипичную пневмонию заболевание. Такое моделирование, с участием в том числе военных, это совпадение?

— Для того чтобы отвечать на угрозы, нужно иметь ясное представление, насколько эти угрозы серьёзны и велики. Да, надо моделировать. Но моделировать мало — нужны имитационные игры. Допустим, есть угроза X. И существует математическая модель, которая показывает, как будет меняться обстановка. И есть действия людей, причём разных (это военные, МИД, администрация президента и так далее). Как они будут в данной ситуации действовать? Готовы ли они к ней?

Мысль о необходимости таких игр принадлежит Юрию Леонидовичу Воробьёву, заместителю председателя Совета Федерации, а тогда он был первым заместителем министра по чрезвычайным ситуациям. Первые игры, которые провели в 1990-е годы, показали поразительные результаты: они продемонстрировали, что ни к чему сама управленческая структура не готова. Следствием и стала идея, что нужно этим заниматься серьёзно. Здесь нельзя просто набрать статистику, нужно осмыслить — и как работает модель, и как реагируют люди. Приняли решение снять по каждой такой игре фильм. И, исходя из этого, должны были быть приняты государственные решения.

Одно из которых очень легко реализовать, и оно само напрашивается. Это как с обучением управлением автомобилем: вам нужно выучить правила, надо на площадке потренироваться, необходимо сдать экзамен. Мы избираем губернатора, у него большой регион, огромные ресурсы в руках. Казалось бы, он должен понимать, какие угрозы существуют и как реагировать. По крайней мере, пройти несколько командных учений для того, чтобы просто почувствовать регион. Иначе, когда случается беда, он оказывается в положении дилетанта. Но это решение не прошло.

— То есть идея таких игр, «учений», тогда не нашла поддержки?

— Нет, абсолютно. Поэтому водить машину у нас учиться надо, а, например, руководить регионом— не нужно. Мне это напоминает Сервантеса с его «Дон Кихотом»: «Сколько таких губернаторов, которые и читают-то по складам, а насчёт управления сущие орлы!».

— Вы говорите о 1990-х годах, тогда многое в стране было в плачевном положении. Но в последние годы мы видели эффективную работу, например, МЧС при ликвидации последствий стихийных бедствий. Можно ли говорить о том, что сейчас ситуация с подготовкой к чрезвычайным ситуациям в стране изменилась к лучшему?

— Лучше приведу конкретный пример.

В 2008 году Академия наук анализировала список возможных бедствий и их последствия. Наш Институт прикладной математики имени Келдыша РАН, в частности, участвовал в моделировании и анализе того, что произойдёт, если будут лесные пожары. Наше моделирование показало простую вещь — что ближайший засушливый год выведет Россию в сфере лесных пожаров на уровень национальной катастрофы. Ущерб составит порядка триллиона рублей и будет возможна гибель большого количества людей. Понятно почему.

Потому что, во-первых, 70 тысяч лесничих сократили, чтобы сэкономить денег со словами, что люди, которым принадлежат леса, сами должны ими заниматься. Во-вторых, была по существу ликвидирована Рослесавиаохрана. Самолёты раздали по регионам, а у бедных областей не на что их содержать. Тогда имелась идея, что сможем следить за лесами с помощью больших самолётов, пожары по данным из космоса тушить. Хотя практика уже показала, что подобное очень неэффективно по сравнению с теми же вертолётами.

Всё это было опубликовано нашим институтом. Данные я вручил министру МЧС (я являюсь членом экспертного совета МЧС России). Это исследование все хвалили, всё было чудесно. Но читать его начали в 2010 году, когда Москва уже находилась в дыму. Вспомните — этот дым был даже в метро. Мне рассказывали люди, которые работали в мэрии, что Юрий Михайлович Лужков тогда тряс этой нашей работой перед своими чиновниками и говорил: читать, читать надо, тут всё написано, не бумаги подписывать, не деньги считать.

И это — типичная ситуация. Когда есть научные работы, но существует очень серьёзный барьер между экспертами и управленческой вертикалью.

НА АКАДЕМИЧЕСКУЮ НАУКУ РОССИИ В НЫНЕШНИХ УСЛОВИЯХ РАССЧИТЫВАТЬ НЕВОЗМОЖНО

— Вы привели пример с моделированием лесных пожаров. Было ли подобное моделирование относительно каких-то эпидемий, то есть ситуаций, похожих на нынешнюю?

— Думаю, что, конечно же, это делалось в ряде институтов. В принципе, для того чтобы заниматься такой работой, нужны междисциплинарные исследования. То есть надо брать специалистов-биологов, эпидемиологов, географов, которые понимают, в каких условия всё это будет происходить, как будет происходить и так далее.

Но, начиная с 2014 года, Российской академии наук как научной организации не существует. Решениями Госдумы 2014-го был принят закон, в соответствии с которым институты отняли у всех трёх академий — Академии медицинских наук, Академии сельскохозяйственных наук и у большой Академии наук. Все член-корреспонденты и академики были собраны там, что сейчас называется Академией наук. Реализовали мечту, которую высказывал Андрей Александрович Фурсенко, что академия должна быть клубом выдающихся учёных. И РАН теперь как отрубленная голова из пушкинской сказки: она может думать, говорить, дуть, но институтов нет.

Я слышал несколько очень интересных докладов от коллег из нашего Института вычислительной математики (это научная школа академика Марчука, академика Дымникова). Они очень серьёзно работали с биологами, и у Марчука были работы по моделированию иммунитета.

Но дело в том, что каждый научный институт сейчас как ремесленник. Раньше были возможны крупные междисциплинарные проекты. А теперь каждый за себя — должен найти себе какой-нибудь грант, договор и кормиться. Поэтому рассчитывать на то, что в такой ситуации наука сыграет значимую роль даже не в экономике, а в предупреждении рисков (как, собственно, и предполагалось сделать в 2002 году), пока возможности нет.

МЫ ИДЁМ К МИРУ РЕГИОНОВ И САМОДОСТАТОЧНЫХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ

— Мы начали интервью с того, что, с вашей точки зрения, данная пандемия используется для какого-то передела влияния на мировом уровне. Каким станет новый мир и кто будет его бенефициаром?

— Сейчас сложно сказать, кто в результате всего этого окажется в выигрыше. Возможно, это будут элиты нескольких стран. Посмотрим на последствия всех других войн — это резкое падение уровня жизни населения после войны. Но это — войны прошлых периодов.

Сегодня вполне ожидаемое следствие — крах проекта глобализации. И американцы, и европейцы полагали, что теперь есть только либерализм. Но достаточно быстро выяснилось, что Америка по многим позициям не тянет роль единоличного мирового лидера. Появились другие центры силы, в том числе — в экономике (тот же Китай, как известно, развивается гораздо быстрее, чем Соединённые Штаты). Америка — уходящий гегемон.

Но дело не только в экономике. Стало понятно, что проект мира без границ не получается. Потому что мир отторгает либеральные ценности. Сейчас человечество идёт от либерализованного мира к миру регионов, каждый из которых должен будет искать свой путь в будущее, потому что достаточно очевидно, что смысл и ценности китайской цивилизации, исламской цивилизации, миры России, Европы — кардинально иные.

— В общем-то, миры Европы и США тоже различаются...

— Да, хотя, казалось что это такие близкие цивилизации. Но в Европе права человека выше, чем права общества и тем более государства. И поэтому Брейвик сидит с комфортом, и никакой смертной казни быть не может. А США — да, это демократия, но если народ считает единственным искуплением за совершенное преступление смерть, то конечно, там существует смертная казнь. И примирить одно с другим никак не удаётся.

Поэтому либеральные иллюзии, скорее всего, будут отброшены вместе с глобализацией и нас ждёт мир цивилизаций. В этой ситуации очень важно обладать тем, что называется системной достаточностью. Цивилизация должна уметь себя кормить, лечить, учить, обогревать и всё необходимое делать. А мы сейчас таковы или нет?

— К сожалению, нет.

— Я постоянно говорю о том, что нам надо быть готовыми. Абсолютно всё самостоятельно производить не нужно. Но все необходимые вещи — да. Те же маски: мы должны быстро наладить их производство в чрезвычайной ситуации, иметь их запас (как и многого другого).

А теперь продолжу мысль? как можно, к примеру, говорить о какой-то цифровой экономике, об искусственном интеллекте, если мы массово сами не производим компьютеры? Я был экспертом по соответствующей программе цифровой экономики. Мне довелось говорить с её руководителями, обсуждать с разработчиками. Это впечатляет — там есть телемедицина, умный город, упрощение делопроизводства. Но вот что касается экономики производящей…

— Этого там нет?

— Нет. И это оказывает очень низкую квалификацию нашего управленческого аппарата.

Берём следующий пример. Послание президента 1 марта 2018 года. Очень впечатляет, как там всё сказано: что перед Россией стоят цивилизационные задачи. Не экономические, а цивилизационные! То есть президент в 2018-м мыслил РФ как цивилизацию, как то, что имеет свойство самодостаточности. Но если мы смотрим на программу развития искусственного интеллекта, цифровой экономики, то не находим там того, что говорилось на политическом уровне.

В своё время Георгий Константинович Жуков, выдающийся полководец, сказал такую фразу: «Армией управляю я и младший командир». Что он имел в виду? Что остальные просто должны конкретизировать все указания, которые даются на уровне верховного командования, отслеживать их и доводить до исполнения. А у нас получается, что президент говорит одно, внизу мы прекрасно понимаем абсурдность многих вещей, которые творятся, а среднего слоя, который связывает нас с президентом, вроде как и нет.

Отличный показатель этого — ежегодная прямая линия с президентом. Если у нас к президенту более 2 миллионов обращений на такой линии, это значит, что госаппарат не работает.

Поэтому если мы говорим о мировой системной войне, то в ней нам требуется радикальное повышение эффективности работы госаппарата.

ОБЩЕСТВУ ЕСТЬ ЧЕМ ЗАНЯТЬСЯ, КРОМЕ КАК СМОТРЕТЬ В ЭКРАН КОМПЬЮТЕРА

— Если мы говорим о новом технологическом укладе, о том, что каждая цивилизация должна сама найти свою модель будущего, то надо признать, что далеко не все из таких моделей, даже если они окажутся жизнеспособными, выглядят оптимистично. Куда может пойти мир или общество в случае ухудшения обстановки? Один из путей хорошо виден уже сейчас — это цифровое Средневековье, кастовое общество, где есть богатые, слой, обслуживающий их, а остальные — прекариат, люди без постоянной работы и занятости, без доступа к медицине и образованию, при этом все находится под тотальным цифровым контролем. Как нам избежать такого пути? Какова альтернативная модель для нашей цивилизации и как её воплотить?

— Есть один способ работать непосредственно с будущим — образование. Это, в частности, и школьное образование. В советские времена у нас во всей стране была единая программа. Моё поколение училась математике по Киселёву, физике — по Кикоину. До этого было поколение, которое учило физику по учебникам Перышкина. Что подобное давало? Возможность учителям, пусть даже невыдающимся, имеющим среднюю квалификацию, использовать опыт лучших.

Во-первых, мы пытались всех учить как элиту. Например, если вы посмотрите на британские или американские школы, то там в математике нет доказательств. Если миссис Смит сказала, что «а квадрат» равно «b квадрат» плюс «c квадрат», то ей надо верить. Формулы надо только применять. А у нас был очень высокий уровень образования.

И второе — для тех, у кого способности были выше, существовала огромная сеть физико-математических, спортивных, музыкальных школ.

— То есть социальные лифты?

— Да. С одной стороны, для школьников — твори, выдумывай, пробуй. А с другой — здравствуй, страна героев, мечтателей, учёных. Это ориентация на будущее, на высокие научные, моральные, культурные стандарты. Я сейчас смотрю у себя в библиотеке, какими тиражами тогда издавалась, например, научно-популярная книга «Теория относительности для миллионов». Характерные тиражи — это сотни тысяч. А сейчас огромным успехом научной и научно-популярной книги считаются 5 тысяч экземпляров. В советское время журнал «Квант» для школьников и студентов младших курсов, которые увлекаются физикой и математикой, имел тираж 350 тысяч, сейчас же речь идёт о нескольких тысячах. По сути дела, мы сократились более чем в 100 раз. Кто будет заниматься высокими технологиями?

Те, кто управляет рисками, говорят: если вы оказались в кризисе, проанализируйте, как вы в него зашли, и, может быть, есть обратный путь.

Сегодня огромная опасность — это цифровое образование. Когда вместо профессора у вас есть видео, а вместо доцента — набор текстов. Дистанционное образование — это лишение страны всех перспектив. Есть такой анекдот. «Почему воробей и соловей по-разному поют, хотя закончили одну консерваторию? Потому что соловей заканчивал по очной форме, а воробей — по заочной».

— Но в чём же смысл навязывания этих форматов?

— Мы будем жить в новом мире. Давайте посмотрим на этот постиндустриальный мир. Из 100 человек в нём 2 работают в сельском хозяйстве — кормят себя и всех остальных. 10 человек трудятся в промышленности, 13 управляют. А что должны делать остальные 75? Это и решается в нынешнем кризисе. Есть два варианта, что делать с этими людьми.

Первый — они не нужны. Это мир, где есть страны, которые, соответственно, будут мозгом мира, есть государства, которые станут рабочими руками: сейчас это Китай, потом — Индия и так далее. Что делать с ненужными людьми? Надо сжигать их свободное время. Главная функция компьютеров сегодня — не экономическая, а социальная. Это социальный регулятор, как сжечь свободное время.

Когда 10 лет назад я рассказывал, что российские мужчины уделяют женщинам и своим детям примерно 45 минут в сутки, а 6 часов — социальным сетям, телевизору (то есть — чужой жизни), подобное вызывало шок. А сейчас — это совсем другие цифры.

— То есть задача состоит в том, чтобы люди максимальное время проводили в цифровой реальности?

— Конечно. Всё в стиле фильма «Матрица». Когда не могут решить реальные проблемы общества, то его погружают в наркотический сон.

Но есть и другой способ, чем занять людей. Ещё Маркс говорил, что огромным богатством общества является свободное время. В это время человек может заниматься творчеством, наукой. Я думаю, что если смотреть в светлое будущее, то одной из главных профессий должны стать профессии учителя и родителя. Потому что это поразительно творческое дело — научить человека творить и помочь ему сделать больше, чем умеешь сам. Мы знаем примеры известных родителей — например Ласло Полгар, папа, который научил своих дочерей играть в шахматы лучше, чем мужчины. У него была своя система.

Поэтому на самом деле обществу есть чем заняться, кроме как смотреть в экран компьютера. Жизнь может быть наполнена очень глубоким интересным смыслом.

— И ключевую роль здесь играет образование?

— Обратите внимание — мы когда-то считали, что советское образование лучшее. И действительно, мы были в различных рейтингах всегда в первой тройке всегда. Сейчас есть такой международный тест для школьников PISA, он проводится c 2000 года в 70 странах. Это тест для среднего 15-летнего школьника по трём номинациям — математика, естественные науки и понимание прочитанного. В начале 2000-х годов мы были в середине третьего десятка. А теперь мы, Украина и Беларусь уже в четвёртом десятке. Наши реформы нас тянут в минус.

А кто идёт в плюс? Финляндия, Южная Корея, Китай. В первой десятке находится Эстония, она копирует финскую модель. Например, очень сильно развивает интеллект ребёнка игра на каком-нибудь музыкальном инструменте. Поэтому там музыка начинается с детского сада и до 9-го класса, каждый ребёнок должен освоить один музыкальный инструмент. Там люди относятся очень серьёзно к образованию.

— Куда должно быть направлено это образование и развитие?

— Мне кажется, у нас есть будущее и интересные цели. Посмотрите, с 1973-го у нас нет пилотируемой космонавтики. Человечество променяло дорогу к звёздам на виртуальную реальность. Нам надо вернуться к звёздам. Есть Мировой океан, про который мы очень мало знаем. Кроме того, важнейшей наукой в ближайшие 10 лет будет биология. Здесь перед нами целый мир.

Если следовать постиндустриальной теории Дэниэла Белла, то сначала было традиционное общество, где человек чувствовал себя частью природы, потом — индустриальное, общество машин. А постиндустриальное общество — общество людей. Человек — это же чудо, это удивительно и интересно. Поменять данное право первородства, жизнь как вызов, как путь в будущее на виртуальную реальность, на компьютерные игры? Просто люди должны задуматься, что второго дубля не будет.

— Но всё-таки есть основания оставаться оптимистами?

— Конечно. Пессимизм вообще эволюционно не оправдан.

Вопросы задавала Маринэ ВОСКАНЯН.

ДОСЬЕ

Георгий Геннадьевич Малинецкий, российский математик.

Родился 3 февраля 1956 года в Уфе.

В 1973 году окончил среднюю школу № 62, в 1979 году — с отличием физический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова (кафедра математики). В 1982 году окончил аспирантуру Института прикладной математики Академии наук СССР (ИПМ АН СССР) и защитил кандидатскую диссертацию, в 1990 году — докторскую.

С 1982 года по настоящее время работает в ИПМ. С 2000 по 2010 годы — в должности заместителя директора Института по науке. Ныне — заведующий отделом моделирования нелинейных процессов Института прикладной математики РАН им. М.В. Келдыша. Профессор, доктор физико-математических наук. Вице-президент нанотехнологического общества России. Постоянный член Изборского клуба.

Действительный член Академии военных наук (с 2009 года), член экспертного совета МЧС России, член общественного совета по проблемам военно-промышленного комплекса при заместителе председателя правительства РФ (с 2012 года).

Лауреат премии Ленинского комсомола (1985) и премии правительства РФ в области образования (2002).

Специалист в области прикладной математики, математического моделирования нелинейных процессов и нелинейной динамики. Автор и соавтор более 550 научных работ, в том числе 6 монографий, выдержавших более 20 изданий в России, Испании, США. Основная область научных интересов — прикладная математика, компьютерный анализ, прогноз поведения сложных систем, методы анализа данных, управление риском, математическая история. Активно занимается популяризацией науки.

Ведёт большую педагогическую деятельность, читает курсы в МИФИ, МГТУ им. Баумана, РУДН. Организатор ряда международных конференций по прикладной математике, математическому моделированию и нелинейной динамике, научный редактор многих сборников научных трудов по этой проблематике.