САРАТОВСКОЕ СПАСЕНИЕ НИКОЛАЯ ЭРДМАНА



Послесловие к празднику российской номенклатуры – Дню народного единства

«Как нашим удалось вывести их из этой жуткой толпы, сейчас сказать не могу – боюсь быть неточной. Главное, увели… До “Европы” шли долго – на больной ноге Эрдмана поверх грязных тряпок был прилажен кусок облезлой шкуры, стянутой через дыры грязной верёвкой. Кажется, это случилось во второй половине ноября»

4 ноября 2011 года в России в шестой раз отмечался новый праздник – День народного единства. Учреждённый российскими властями в пику 7 ноября (дню, когда в советские и постсоветские времена отмечалась очередная годовщина октябрьской революции 1917 года), праздник этот явно не прижился. Достаточно сказать, что мало кто может правильно произнести его название.

А формальная привязка к началу формирования в 1612 году ополчения Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского, которое в конечном итоге, как уверяют нас сегодня официальные историки, и привело к изгнанию из Москвы польских интервентов, у людей здравомыслящих и хоть сколь-нибудь знающих российскую историю, ничего, кроме иронии, вызывать не может.

Кузьма Минин и Дмитрий Пожарский вступают в Китай-город: современная версия событий 400-летней давности…

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЕ БОГАТСТВО «ТОТАЛИТАРНОГО НАСЛЕДИЯ»

Оно и понятно: чёрт голову сломит, что произошло осенью 1612 года в Москве. Вроде бы, бойцы народного ополчения 22 октября (по современному летоисчислению – 1 ноября) взяли московский Китай-город: князь Пожарский вступил в Китай-город с Казанскою иконой Божьей Матери и поклялся построить храм в память этой победы. Гарнизон Речи Посполитой тем временем отступил в Кремль, после чего 5 ноября поляки капитулировали, а на следующий день сдались.

Три с лишним десятилетия спустя, в 1649 году, указом царя Алексея Михайловича, второго из рода Романовых, 1 ноября (или – 22 октября по старому стилю) был учреждён новый государственный праздник – день Казанской иконы Божией Матери, который и праздновался в течение трёх столетий вплоть до 1917 года.

Но, как гласит современная мифология, вследствие перехода от юлианского к григорианскому календарю, день взятия Китай-города сместился на три дня – с первого на четвёртое ноября. Правда, это «потом» наступило уже в 1918 году.

Да и кто тогда, осенью 1612 года, на самом деле засел в Кремле? Деле, прямо скажем, тёмное.

Дополнительную иронию (если не сказать больше) вызывает и другое обстоятельство. Представители высшего руководства современной России, видные общественно-политические деятели либерального толка сегодня, к месту и не к месту, любят повторять о «тоталитарном наследии», доставшемся Российской Федерации от советских времён, преодолеть которое, дескать, чрезвычайно трудно.

При этом, значительную часть экономического, научно-технического и культурного базиса современной России как раз и составляет то, что было сделано во времена СССР. Современная российская властная элита за 20 лет пресловутых реформ, к сожалению, не создала практически ничего, что хоть отчасти могло бы сравниться с достижениями нашей страны советского периода, а едва ли не весь пар уходит в гудок. То есть – в банальный политический пиар, рассказывающий о колоссальных по своей значимости делах «партии власти» и лично «национального лидера» и их нечеловеческих по своей сути достижениях. При этом ситуация нередко доходит до абсурда.

Пиар-технологи Кремля не смогли придумать ничего лучше, как накануне Дня народного единства рассказать всему миру о гигантском прорыве отечественных научно-технических разработок в деле создания новых систем вооружений. 3 ноября 2011 года в новостных выпусках всех федеральных телеканалов прошли сюжеты, посвящённые очередному, но исключительно удачному запуску с космодрома «Плесецк» в Архангельской области межконтинентальной баллистической ракеты (МБР) «Тополь», которая успешно поразила условную цель на полуострове Камчатка. Официальные лица с гордостью заявляли, что срок службы ракеты будет продлён, как минимум, до 2019 года, а в принципе, «Тополь-М» может оставаться на вооружении России ещё чуть ли не 20 лет!

Впрочем, интернет-сайт официального печатного органа Правительства РФ – «Российской газеты», рассказывая об этом эпохальном событии, не мог не заметить: «Многолетняя практика показала, что стратегический мобильный комплекс “Тополь”, размещённый на самоходном автомобильном шасси, по-прежнему остаётся  одной из надёжных основ ядерного щита России. В отличие от “Булавы”, из 17 запусков которой успехом увенчались лишь шесть, практически все пуски “Тополя” признаны успешными, а их было более 30. Лётно-конструкторские испытания ракеты начались на полигоне Плесецк 23 декабря 1983 года, и за всё время их проведения неудачным был только один пуск».

Иначе говоря, очередной успех российского оборонпрома базируется на разработках, начатых ещё в советский период. Сразу после праздника, в 0 часов 16 минут 9 ноября 2011 года, в России с космодрома «Байконур» стартовала межпланетная станция «Фобос-Грунт», которая в сентябре 2012 года, как предполагалось, должна была долететь до одного из спутников Марса. А через несколько часов после старта выяснилось, что, уже находясь на околоземной орбите, станция не смогла «правильно сориентироваться» в пространстве и начать победный полёт в сторону Марса, и теперь специалистам Роскосмоса придётся в дистанционном порядке перезапускать программу управления станции.

Но вернёмся к Дню народного единства. Ведущие федеральные телеканалы в эти дни порадовали своих зрителей не только сообщениями об успехах отечественной оборонной промышленности. Помимо слезливых современных российских телемелодрам (типа «Дыши глубже», «Дыши дольше», «Дыши со мной» и т.п.) зрителям предлагались вполне рейтинговые, с точки зрения телевизионного руководства, но снятые ещё в советские времена кинофильмы.

Так, «Первый канал» 5 ноября 2011 года предложил вниманию своих зрителей расцвеченный вариант фильма Григория Александрова «Весёлые ребята». Впервые цветная версия была показана по российскому ТВ 14 марта 2010 года, а работы по расцветке производились по заказу «Первого канала» и, естественно, не в России, а американском Лос-Анджелесе. Показу культовой советской комедии, выпущенной в советский прокат в 1934 году, предшествовала демонстрация одноимённого документального фильма, который рассказывал об истории создания «Весёлых ребят» и его авторах.

Среди тех, кто дал «Весёлым ребятам» путёвку в жизнь, как известно, был драматург и сценарист Николай Эрдман. В нелёгкой судьбе Николая Робертовича был один показательный эпизод, произошедший с ним в ноябре 1941 года в Саратове.

Показанный в эфире «Первого канала» документальный фильм об этом эпизоде не рассказал ничего, хотя эта история вполне заслуживала отдельного сюжета. Сюжета, весьма подходящего для празднования Дня народного единства и рассказывающего о том, как в самых трудных, а подчас – и нечеловеческих условиях люди находили в себе силы не только оставаться людьми, но и помогать своему ближнему.

ИОСИФ СТАЛИН: «КТО НАПИСАЛ ЭТИ ХУЛИГАНСКИЕ СТИХИ?»

Людям, не понаслышке знающим отечественную литературу, нет нужды представлять Николая Эрдмана (03.11. 1900 – 10.08. 1970). Поэтому сразу же перейду к тому, как Николай Робертович оказался в «местах, не столь отдалённых», а затем – и в Саратове.

Съёмки первой советской музыкальной кинокомедии «Весёлые ребята» начались в 1933 году. Натуру снимали в Гаграх. Николай Эрдман вместе с Владимиром Массом (18.02. 1896 – 30.11. 1979), творческое сотрудничество с которым у него началось ещё в середине 1920-х годов, был в числе соавторов сценария к фильму. Именно в Гаграх в гостинице «Гагрипш» в ночь с 11-го на 12-е октября 1933 года и были арестованы Николай Эрдман и Владимир Масс.

Владимир Масс и Николай Эрдман. Фото 1960-х годов.

Поводом для ареста, как гласят многочисленные источники, послужило весьма неожиданное обстоятельство. В октябре 1933 года на одном из кремлёвских приёмов корифей МХАТа – Василий Иванович Качалов (11.02. 1875 – 30.09. 1948), – слегка усугубив, в присутствии высоких лиц и в ответ на просьбу кого-то из членов Политбюро ЦК ВКП (б) прочитать что-нибудь новенькое, взял, да и прочитал «новенькое» из репертуара Масса и Эрдмана.

Есть, как минимум, две версии относительно того, что именно декламировал Качалов в Кремле. Версия первая заключается в том, что Качалов прочитал «Колыбельную» Эрдмана, которая выглядит так.

Видишь, слон заснул у стула.

Танк забился под кровать,

Мама штепсель повернула.

Ты спокойно можешь спать.

За тебя не спят другие.

Дяди взрослые, большие.

За тебя сейчас не спит

Бородатый дядя Шмидт.

Он сидит за самоваром

Двадцать восемь чашек в ряд, –

И за чашками герои

о геройстве говорят.

Льётся мерная беседа

лучших сталинских сынов.

И сияют в самоваре

двадцать восемь орденов.

«Тайн, товарищи, в природе

Не должно, конечно, быть.

Если тайны есть в природе,

значит, нужно их открыть».

Это Шмидт, напившись чаю,

говорит героям.

И герои отвечают:

«Хорошо, откроем».

Перед тем, как открывать,

чтоб набраться силы,

Все ложатся на кровать.

Как вот ты, мой милый.

Спят герои, с ними – Шмидт

на медвежьей шкуре спит.

В миллионах разных спален

Спят все люди на земле…

Лишь один товарищ Сталин

никогда не спит в Кремле.

По этой версии Василий Качалов не успел дочитать «Колыбельную» до конца, сообразив, к чему это может привести. Но его, дескать, попросили завершить начатое, после чего присутствовавший на мероприятия Иосиф Сталин в наступившей тишине задал вопрос: «Кто написал эти хулиганские стихи?». Качалова пожурили за политическую близорукость, а Эрдмана и Масса практически на следующий день арестовали.

По другой версии Василий Качалов исполнил несколько коротких басен и Эрдмана, и Масса, среди которых, в частности, была такая:

Вороне где-то Бог

послал кусочек сыра.

Читатель скажет: «Бога нет!».

Читатель, милый, ты – придира.

Да, Бога нет. Но нет и сыра.

В воспоминаниях о Николае Эрдмане можно найти сведения о том, что вскоре после своего ареста он сочинил своего рода прощальную басню, которая звучала так:

Однажды ГПУ явилося к Эзопу

и – хвать его за …опу.

Смысл сей басни ясен:

не надо этих басен.

Всеволод Мейерхольд, Николай Эрдман и Владимир Маяковский, фото 1928 года.

14 ноября 1933 года Николай Эрдман постановлением Особого совещания при ОГПУ СССР был приговорён к ссылке и выехал в город Енисейск. В феврале 1935 года место ссылки Эрдмана было заменено на город Томск, где он начинает работать в Томском городском драматическом театре, на сцене которого в том же году состоялась премьера спектакля «Мать» по роману Максима Горького (инсценировка Николая Эрдмана).

19 октября 1936 года Николай Эрдман получает справку Томского городского отдела НКВД об отбытии срока ссылки с правом выбора дальнейшего места жительства, за исключением 6 городов СССР, после чего переезжает в г. Калинин (Тверь). Там же получает от Григория Александрова предложение начать работу над сценарием следующей комедии режиссёра – фильма «Волга-Волга». Когда в апреле 1938 года фильм вышел на экраны, фамилии Эрдмана в титрах, естественно, не было.

В последующие годы, до начала Великой Отечественной войны, Николай Эрдман жил в Верхнем Волочке, Торжке и Рязани, периодически нелегально наведываясь в Москву. Во время одного из таких визитов, 13 ноября 1938 года, в квартире Михаила Булгакова Николай Эрдман читал первый акт своей новой пьесы «Гипнотизёр».

Осенью 1939 года по приглашению балетмейстера и педагога Асафа Мессерера (19.11. 1903 – 07.03. 1992) был приглашён в качестве литературного консультанта для работы над сценарием театрализованного представления «По родной земле» для только что организованного Ансамбля песни и пляски при центральном клубе НКВД СССР.

Позднее Николай Эрдман, как гласят воспоминания знавших его людей, об этом периоде своей жизни вспоминал со свойственным ему юмором: «Нет, это только в нашей стране могло быть. Ну, кому пришло бы в голову, даже в фашистской Германии, создать ансамбль песни и пляски гестапо? Да никому! А у нас – пришло!»».

В июне (начале июля) 1941 года Николай Эрдман подвергается административной высылке из Рязани как бывший ссыльный, имеющий неснятую судимость. В июле-августе по той же причине получает отказ на просьбу о зачислении добровольцем в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Но 31 августа 1941 в г. Ставрополь (Тольятти) призывается по мобилизации в ряды РККА и зачисляется в сапёрную часть. Вскоре после этого Николай Эрдман и попадает в Саратов.

КАК НИКОЛАЙ ЭРДМАН ПОПАЛ В САРАТОВ

Далее предоставим слово участникам событий тех лет. Воспоминания как самого Николая Робертовича, так и его знакомых в последние годы были опубликованы в различных источниках, откуда их без особого труда и можно почерпнуть. Я даю их несколько в иной последовательности с тем, чтобы можно было составить чёткую хронологию развития событий ноября-декабря 1941 года.

Наталья Чидсон, фото 1955 года.

В 1940 году Николай Эрдман познакомился с балериной Государственного Академического Большого театра СССР Натальей Чидсон (родилась в 1916 году), которая впоследствии (в 1950-1953 годах) была его женой. Предки её отца были выходцами из Англии, отсюда – и необычная для России фамилия. В 1989 году в журнале «Современная драматургия» впервые были опубликованы воспоминания Натальи Васильевны о Николае Эрдмане.

В Саратов Николай Эрдман попал вместе со своим коллегой Михаилом Вольпиным (28.12.1902 – 21.07.1988), который в 1933 году, после ареста Эрдмана и Масса, также был репрессирован и помещён в лагерь в Заполярье. После освобождения в 1937 году Вольпин  вновь встретился с Эрдманом, вместе с которым на протяжении последующих более чем 30 лет создавал киносценарии фильмов, главным образом – фильмов-сказок. Начало Великой Отечественной войны застало Вольпина в Рязани. Вольпин и Эрдман вместе добирались до Ставрополя, где и были зачислены в ряды РККА.

О появлении Николая Эрдмана и Михаила Вольпина в Саратове Наталья Чидсон многие годы спустя вспоминала: «В Саратове Николай Робертович оказался так. Начало войны застало его и М.Д. Вольпина в Рязани, откуда им обоим пришлось уехать, как бывшим ссыльным, получившим “минус шесть”, – их там не прописали, хотя Рязань и не входила в число шести запрещённых для прописки городов.

Добровольцами на фронт их отказались взять.

Михаил Вольпин, фото 1960-х годов.

Они поехали в Ставрополь на Волге (теперь – г. Тольятти), где были зачислены в войсковую часть, куда, как выяснилось потом, зачисляли “лишенцев”, раскулаченных и бывших священников. Оружие и обмундирования им не дали. Поскольку армия всё время отступала, они то брели пешком, то на чём-нибудь ехали. Николай Робертович шёл, укрывшись одеялом, холода наступали, ночевать негде.

Их пускали крестьяне в свои избы, даже кормили. Вольпин рисовал портреты крестьян, за это получали еду [в детстве Михаил Давыдович, увлекавшийся изобразительным искусством, брал частные уроки рисования у Василия Сурикова – Consp.]. Николай Робертович повредил ногу, у него началась флегмона, и он уже еле шёл. В пути им посчастливилось сесть в воинский эшелон, с которым они и прибыли в Саратов, где находился в эвакуации МХАТ.

Первое, что им обоим, обовшивевшим и измученным, бросилось в глаза на вокзале, – это громадные ящики с реквизитом с надписью “МХАТ”. Это было большой удачей…».

МХАТ тогда и в самом деле был в Саратове. Значительная часть труппы Московского Художественного Академического театра имени М. Горького во главе с художественным руководителем, народным артистом СССР Н.П. Хмелёвым и исполняющим обязанности директора, народным артистом СССР И.М. Москвиным  прибыла в Саратов ещё в октябре.

Саратовский историк театра Вячеслав Дьяконов в книге «Театральное отражение эпох», говоря о пребывании Московского Художественного театра на берегах Волги, писал, что в октябре 1941 года из числа наиболее известных актёров МХАТа в Саратов также прибыли «А.К. Тарасова, О.Н. Андровская, А.О. Степанова, С.С. Пилявская, А.П. Зуева, К.Н. Еланская, Б.Н. Ливанов, М.И. Прудкин, М.М. Тарханов, В.О. Топорков, А.Н. Грибов, В.Я. Станицын, П.В. Массальский, Б.Я. Петкер, А.В. Вербицкий, М.Н. Кедров […].

Уже 11 ноября МХАТ открывает свой творческий сезон спектаклем по роману Л. Толстого “Анна Каренина”. В главной роли выступала народная артистка СССР Алла Константиновна Тарасова […].

Вскоре возобновляются и показываются “На дне” М. Горького, “Три сестры” А. Чехова, “Горячее сердце” А. Островского, “Школа злословия” Р. Шеридана […]. Одновременно репетируются пьесы “Последняя жертва” А. Островского, “Глубокая разведка” А. Крона, восстанавливается “Царь Фёдор Иоаннович” А. Толстого […]

22 января 1942 года состоялась премьера спектакля “Кремлёвские куранты” Н. Погодина […]. В мае 1942 года Художественным театром принимается к постановке пьеса К.М. Симонова “Русские люди” […].

Пребывание Московского Художественного театра на саратовской земле завершилось в июле 1942 года».

МХАТ И ЭРДМАН В САРАТОВЕ: СВИДЕТЕЛЬСТВА ОЧЕВИДЦЕВ

Софья Пилявская: фото начала 1930-х годов.

В числе актёров МХАТа, эвакуированных в октябре 1941 года из Москвы в Саратов, была и Софья Пилявская (17.01. 1911 – 21.01. 2000). В марте 1990 года в одной из первых книг, в которой были собраны произведения Николая Эрдмана и воспоминания о нём – «Николай Эрдман. Пьесы. Интермедии. Письма. Документы. Воспоминания современников» – были впервые опубликованы воспоминания Софьи Станиславовны об этом времени, написанные ею в марте 1989 года. Воспоминания Софьи Пилявской так и назывались: «Эрдман в Саратове».

Попутное замечание: Софья Пилявская, Олег Янковский и Алла Пугачёва стали последними обладателями звания «Народный артист СССР», которое 21 декабря 1991 года было присуждено им указом уходившего с поста Президента Советского Союза Михаила Горбачёва.

Так вот, в марте 1989 года о прибытии в Саратов Софья Пилявская вспоминала достаточно тепло: «Хозяева города и военное командование Саратовского округа относились к Художественному театру очень хорошо, для нас даже освободили небольшую гостиницу с громким названием “Европа” […].

В то трудное время иногда надо было чуть отдышаться; жили тесно, но дружно.

Центр Саратова, пересечение улиц Горького и проспекта Кирова. Сохранившееся здание гостиницы «Европа»: с начала 1990-х годов и по сей день в её помещениях находятся офисы многочисленных фирм (фото ноября 2011 года).

Мы с моим мужем Николаем Ивановичем Дорохиным, моей мамой и чета Раевских жили в одном номере (№ 1), а близко от нас в узкой, как пенал, комнате – Борис Николаевич Ливанов и Борис Яковлевич Петкер (жёны их задолго до этого были в глубоком тылу).

«Группа снабжения» МХАТа: «Ответ. работник» Борис Ливанов…

Для редких посиделок необходимо было доставать “горючее”. Этим занимались в свободное время Ливанов, Петкер и Дорохин. Они разработали “сценарий”: Ливанов – “ответ. работник”, из кармана которого виднелся номер газеты “Правда” с передовицей – “Забота об эвакуированных”, а муж, через каждые пять минут заглядывал в дверь, спрашивая: “Машину разогревать?..”.

Это на кабинетных снабженцев действовало безотказно. Машины тогда были только у крупных начальников, и наши “охотники” тут же получали записку-приказ к нижестоящим снабженцам».

Может сложиться впечатление, что мхатовцам в Саратове и в самом деле было достаточно комфортно и единственное, чего им не хватало для полного счастья – так это «шнапса» для посиделок в гостиничных номерах. Но так ли это было на самом деле? Думается, нет.

В 2001 году в московском издательстве «Вагриус» вышли в свет воспоминания Софьи Пилявской «Грустная книга», в ходе написания которых Софья Станиславовна добавила ряд существенных деталей, характеризовавших время пребывания Московского Художественного театра в исключительно гостеприимном городке под названием Саратов.

… муж Софьи Пилявской, он же «водитель» – Николай Дорохин (на фото – кадр из фильма 1939 года «Ошибка инженера Кочина»)…

Предлагаю читателям небольшой, но весьма говорящий фрагмент из «Грустной книги» Софьи Пилявской: «В октябре МХАТ эвакуировали в Саратов. Помню, по приезде расположился наш табор в театральном буфете. Я задремала и вдруг проснулась. Прямо надо мной сидела и принюхивалась большая крыса. Замерев, я в ужасе смотрела на неё. Увиденное казалось мне символом всего тоскливо-мучительного, что ждало нас впереди.

… и примкнувший к мхатовской «группе снабжения» Борис Петкер (фото 1950-х годов).

Как только в городе узнали о нашем приезде, цены на рынке подскочили. Почему-то нас не любили (и это мягко сказано) жители окрестных сёл и кое-кто из саратовцев. Однажды я, замёрзшая, в коротких резиновых ботиках, достояла свою очередь за картошкой, а торговка с воза отрезала: “Проходи-проходи, курчава шуба!” (на мне была шуба из мерлушки). Я чуть не со слезами спрашивала, почему, но никто не вступился: все боялись, как бы и им не отказали.

Наша коммуна кормилась, доедая привезённые из Москвы остатки круп, жаря оладьи Бог знает из чего и на чём. Неприкосновенный запас муки, заветную банку консервов и тайный “погребок” мы хранили для новогоднего праздника […].

После [новогодних] праздников решили “делать коммерцию”. Ведущая актриса держала на руке розовое в оборках концертное платье: “А вот кому, вечернее!”. Замшелый дед, колупая Колину [Николая Дорохова, мужа Софьи Пилявской – Consp.] калошу, спросил меня, сколько. “Триста рублей”, – заученно ответила я. “А по харе тебе этой калошей не дать?”.

Появилась тётка с маслом в двух бидонах: “Меняю на колун”. Кто-то из наших сбегал за топором. Тётка сплюнула: “Колун, который на шею, – дочка замуж выходит”. Ещё она купила моё платье: “Не больно модно – пуговиц мало, но у мине пять кобылиц-дочек, какой-нито сойдёт”. Наши над моим рассказом смеялись, а я ночью тихонько ревела от обиды...

Однажды на стене умывальника в гостинице появилось объявление: “Вчера я забыл здесь мыльницу с кусочком мыла – надо бы вернуть. Иван Москвин” (уж не знаю, вернули ли, но записка эта сейчас в музее театра).

В ноябре 42-го появилась уверенность, что самое страшное позади. Театр возвратился в Москву, Школа-студия МХАТ приняла первых абитуриентов».

Софья Пилявская (фото 1970-х годов).

Вернёмся к воспоминаниям Софьи Станиславовны, написанным ею в марте 1989 года. О том, как именно мхатовская «группа снабжения» в составе Бориса Ливанова, Николая Дорохина и Бориса Петкера обнаружила Николая Эрдмана и Михаила Вольпина, она вспоминала следующее: «В один из таких походов нашу “тройку” занесло в Саратов 2-й [Пилявская, судя по всему, имела в виду товарную станцию «Саратов-2» – Consp.].

На запасных путях разгружали два товарных вагона с заключёнными, и вдруг наши увидели среди большой этой группы несчастных Николая Эрдмана и Мишу Вольпина. Эрдман сильно хромал, Вольпин помогал ему передвигаться. Оба были оборванны. Охрана заключённых состояла всего из двух солдат.

В 1980-х годах на территории товарной станции «Саратов-2» на вечную стоянку был поставлен паровоз серии ЭЛ № 2432 (фото Василия Зимина, 1995 год).

Как нашим удалось вывести их из этой жуткой толпы, сейчас сказать не могу – боюсь быть неточной. Главное, увели… До “Европы” шли долго – на больной ноге Эрдмана поверх грязных тряпок был прилажен кусок облезлой шкуры, стянутой через дыры грязной верёвкой [если сегодня в летнее время идти от станции «Саратов-2» до гостиницы «Европа» достаточно быстро, путь займёт порядка 45-50 минут – Consp.].

Это случилось во второй половине ноября, кажется.

В нашей “Европе” на первом этаже была душевая, которую топили только по субботам.

Беглецов спрятали в “предбаннике” и пошли уговаривать нашего актёра Сергея Бутюгина, который исполнял обязанности коменданта, чтобы дал дров – его посвятили в обстоятельства… Душевая закипела, их долго мыли; всё, что было на них, сожгли в топке душевой, а мы с Лизочкой Раевской собирали в нашем хозяйстве для них одежду.

У Николая Робертовича было очень сильное нагноение у щиколотки правой ноги. Наши, как умели, промыли, перевязали рану и привели их, растерянных, ещё не верящих в спасение, в наш номер, где, заперев дверь изнутри, мы стали их кормить чем Бог послал… Такое происшествие было небезопасным для всех, кто в нём участвовал.

Ливанов, Петкер и Дорохин пошли к Ивану Михайловичу Москвину, он тогда исполнял обязанности директора.

Этот уникальный человек не испугался, не рассердился. Его приказ был: “Я пойду к командующему Саратовским округом, а вы ждите, тихо!”.

Ждали долго. Москвин приехал на военной машине, дал мужу какой-то документ, сказав: “Вези его, там посмотрят ногу, и сразу обратно!”.

Вернулись Николай Иванович Дорохин и Николай Робертович довольно скоро. Эрдману почистили рану, сделали перевязку и даже дали костыли, сообщив, что врач спустя время его навестит».

Наталья Чидсон в своих воспоминаниях делает уточнение: «Москвин сумел разыскать главного врача округа, профессора, генерала Миротворского, и тот согласился приехать. На почерневшей ноге он отметил чернильным карандашом границу опухоли и велел поставить риваноловый компресс. “Если, – сказал он, – опухоль к шести утра поднимется выше черты, придётся ампутировать ногу”. К утру оказалось, что опухоль дальше не пошла».

СПРАВКА

Миротворцев, Сергей Романович (28.05. 1878 – 04.05. 1949) – русский и советский хирург, действительный член (академик) Академии медицинских наук СССР (с 1945 г.), заслуженный деятель науки РСФСР (с 1935 г.), участник русско-японской, Первой мировой и Великой Отечественной войн.

Сергей Романович Миротворцев (фото 1926 года).

В начале 1914 года переехал из Санкт-Петербурга в Саратов. В марте того же года С. Р. Миротворцев по конкурсу был избран профессором кафедры хирургической патологии Саратовского Императорского Николаевского университета.

В 1923-1928 годах был ректором Саратовского университета. Во время советско-финской и Великой Отечественной войн работал главным хирургом эвакогоспиталей Саратовской и Пензенской областей.

Автор ряда важных научно-практических выводов и нового прогрессивного взгляда на военно-полевую хирургию в условиях Великой Отечественной войны, сыгравшего большую практическую роль в оказании помощи раненым. Благодаря опыту и организаторскому таланту Миротворцева, более 70% раненых, лечившихся в саратовских и пензенских госпиталях, возвращались в строй.

Из воспоминаний Софьи Пилявской марта 1989 года «Эрдман в Саратове»: «Когда обо всём было доложено Ивану Михайловичу, он срывающимся голосом вдруг закричал: “И чтобы готовили концерт, всё, что только есть лучшего!”.

Как золотой тот старик добился спасения наших друзей, Иван Михайлович не стал нам рассказывать, а концерт у военных с приглашением хозяев города действительно был большим и торжественным и завершился банкетом».

Из уже сказанного, а также из писем самого Николая Эрдмана к Наталье Чидсон (строки из них будут процитированы далее), на станции «Саратов-2» Ливанов, Дорохин и Петкер обнаружили Эрдмана и Вольпина в один из дней между 9 и 12 ноября 1941 года. Потому что 13 ноября, как писала в своё время саратовская газета «Коммунист», состоялся первый творческий вечер артистов МХАТа. Таким образом, в ноябре нынешнего, 2011 года, есть все основания отметить 70-летие удивительного спасения Николая Эрдмана, которое произошло в городе на волжских берегах.

НИКОЛАЙ ЭРДМАН И ИВАН МОСКВИН

О том, как развивались события в дальнейшем, Софья Пилявская вспоминала следующее: «Эрдмана и Вольпина распределили так: Николай Робертович спал “валетом” с Ливановым, а кормился у нас – всё-таки, нас было четверо. Мишу Вольпина взял к себе наш главный художник Владимир Владимирович Дмитриев, он жил с семьёй отдельно.

Таким образом, какое-то полулегальное положение наших друзей определилось, а больная нога Николая Робертовича три раза в день во время “кормёжки” лежала на моей табуретке…».

Иван Михайлович Москвин (фото 1912 года).

Роль тогдашнего директора МХАТа Ивана Москвина [18.06.1874 – 16.02.1946] во всей этой истории и в самом деле трудно переоценить. Один из наиболее авторитетных историков Художественного театра – Виталий Виленкин – в своей книге «Воспоминания с комментариями» (глава «Об Иване Михайловиче Москвине») приводил многочисленные свидетельства его щедрости, стремления помочь знакомым, а то – и малознакомым людям. Говоря саратовском периоде в истории МХАТа, Виталий Виленкин замечал: «Иван Михайлович помогал людям далеко не только деньгами. Однажды [в июле 1942 года – Consp.] он целый день проходил пешком по жарким и пыльным саратовским улицам (машины у него там не было), по разным учреждениям, чтобы добиться разрешения для больной сестры одного из сотрудников театра вместе с ним переехать в Свердловск, куда театр должен был выехать на другой день (её не отпускали с её временной службы).

А как он поддержал в те же трудные времена талантливейшего драматурга Николая Эрдмана, когда тот неожиданно появился в Саратове, измождённый, голодный, бездомный, с уже начинавшейся гангреной ноги!».

Ещё один, достаточно неожиданный, пример участия Москвина в саратовском этапе судьбы Эрдмана приводит Наталья Чидсон. Наталья Васильевна вспоминала, как Николай Эрдман в своё время рассказывал ей о замысле своей новой пьесы «Гипнотизёр».

«Это было только начало, но смысл был ясен, – вспоминала она в конце 1980-х годов. – В провинциальный город приезжает гипнотизёр и во время сеанса гипноза всех заставляет говорить правду, и тут-то всё самое интересное и начинается, так как говорят правду руководящие работники.

Совсем теперешняя ситуация, только без гипноза.

Написан им был, кажется, только первый акт. К большому сожалению, он пьесу так и не закончил, понимая, что её всё равно не пропустят. Да и Миша Вольпин, тоже очень напуганный человек, ему не советовал.

Во время войны, в Саратове, Николай Робертович рассказал мхатовцам сюжет этой пьесы и имел у них большой успех, после чего Москвин заключил с ним договор и выдал аванс. Николай Робертович был без копейки, деньги пришлись очень кстати […].

Сам Николай Эрдман в одном из декабрьских 1941 года писем к Наталье Чидсон об этом событии в саратовском периоде своей жизни писал: «Вчера днём читал и рассказывал мхатовскому художественному совету свою пьесу, ту самую, которую однажды вечером я рассказывал тебе […]. Художественный совет принял её […]. Сегодня театр подписал со мной договор».

Наталья Чидсон: «Когда опасность заражения и ампутации ноги миновала и Николай Робертович спустя месяц начал уже ходить без костылей, была куплена в счёт аванса Москвина из генеральского сукна шинель. В этой шинели [3 января 1942 года – Consp.] его и отнесли на руках к московскому поезду с большой помпой актёры МХАТа».

Николай Эрдман (фото второй половины 1920-х годов).

В своих воспоминаниях Наталья Чидсон приводит фрагмент письма Николая Эрдмана к ней, датированного ноябрём 1941 года: «Лежу в Саратове и слушаю рассказы о тебе. Счастлив, как никогда. Завтра мне будут резать ногу. Прошёл 600 вёрст и нажил себе какую-то муру на подъёме. Постарайся написать мне, Наташа».

«Получив это письмо, – вспоминала Наталья Чидсон, – я решила, что у него гангрена и что ногу должны ампутировать. Я очень испугалась за его жизнь и тут же написала ему, что очень его люблю и не оставлю его, что бы с ним не было. К счастью, опытный врач сумел каким-то чудом спасти ногу. Но выздоровление было очень долгим.»

В ноябре же 1941 года в очередном письме к Наталье Чидсон Николай Эрдман писал: «Не знаю, что будет со мной, когда меня поставят на ноги. Наверное, Вольпин рассказал тебе о наших делах. Если мне придётся ехать в свою часть, всё пойдёт по-старому, и я снова останусь без твоих писем. Если же Мише удастся связаться с ансамблем [НКВД – Consp.] или усилия моих друзей в Саратове приведут к каким-нибудь результатам и я останусь здесь, у меня могут появиться две головокружительные возможности – во-первых, попасть в Куйбышев и увидеть тебя и, во-вторых, посмотреть после этого в зеркало и увидеть самого счастливого человека на свете».

«Но увидеться, – вспоминала Наталья Чидсон, – нам суждено было только через несколько месяцев, когда он поправился и смог на три коротких дня приехать в Куйбышев.»

САРАТОВСКОЕ СПАСЕНИЕ НИКОЛАЯ ЭРДМАНА

Вновь обратимся к воспоминаниям Софьи Пилявской «Эрдман в Саратове»: «Наступил канун Нового, 1942-го года… Мы с Лизочкой Раевской решили “торжественно” встречать его.

Единственное, что продавалось свободно по госцене, – это цветы. Купили мы куст белой сирени, а в писчебумажном магазине вдруг оказалась репродукция с портрета Станиславского; и в нашем номере стало даже нарядно. Мы очень старались сделать праздничный стол. Конечно, были приглашены и наши герои. Часам к двум к нам набилось очень много народу. Было очень тесно, но очень дружно. И вдруг – стук в дверь… Вошёл военный и громко спросил: “Эрдман, Вольпин здесь?”.

Наступила мёртвая тишина, они оба встали, а человек этот, очевидно, увидев наши лица, совсем другим голосом сказал: “Да не волнуйтесь вы! Их приглашают быть авторами в ансамбль НКВД, я приехал за ними”.

Тут уж его стали чем-то поить, а кто-то даже и обнимал.

Вот такой поворот в их судьбе случился в то грозное время. Через два дня они уехали в Москву. Прощание было очень горячим…».

В различных публикациях последнего времени можно встретить такую версию: в Ансамбль песни и пляски при центральном клубе НКВД СССР Николай Эрдман попал по протекции Лаврентия Берии, который направил письмо в Саратов на имя Ивана Москвина. После чего Эрдмана, дескать, сняли с эвакуационного эшелона и отправили в Москву, где драматург и стал автором этого ансамбля. Но на самом деле, судя по воспоминаниям Натальи Чидсон, дело обстояло несколько иначе.

Наталья Васильевна цитирует одно из писем Николая Эрдмана, в котором тот в двадцатых числах декабря 1941 года писал: «Москвин собирается что-то предпринять для того, чтобы меня оставили в Саратове. Если с ансамблем ничего не выйдет и я останусь здесь, у меня всё-таки может появиться возможность как-нибудь повидать тебя […]. Нога постепенно начинает быть ногой. Костыль я переменил на палку. На улицу ещё выходить не могу. А хочется. Я не вылезаю из комнаты уже сорок дней […].

Несколько дней тому назад нам устроили телефонный разговор с ансамблем. Им очень хочется перевести нас [с Михаилом Вольпиным], и они почти уверены, что это им удастся. Если это им действительно – тьфу, тьфу, тьфу – удастся, я приложу все усилия, чтобы выехать в Москву через Куйбышев, – увижу тебя, а значит, увижу всё».

Николай Эрдман и Наталья Чидсон на даче в Истре (фото 1946 года).

Всё так и вышло: в январе 1942 года Николай Эрдман выехал в Москву через Куйбышев, где в то время находился в эвакуации ГАБТ СССР, и, задержавшись там на три дня, встретился с Натальей Чидсон.

А в Москву, как вспоминала Чидсон, «Николая Робертовича с Мишей Вольпиным вызвал начальник клуба НКВД Борис Сергеевич Тимофеев. Они ещё до войны писали программу для ансамбля. Тимофеев их очень ценил и любил, поэтому, узнав, что оба живы и находятся в Саратове, прислал им вызов в Москву. Поселил он их при клубе, дав комнату, и тем самым спас от преследований […].

В программе, над которой работал Николай Робертович, К. Голейзовский ставил танец, С. Юткевич отвечал за режиссуру, А. Свешников руководил вокальной группой, П. Вильямс делал декорации и костюмы, Д. Шостакович писал музыку, И. Дунаевский дирижировал и руководил ансамблем. Среди артистов ансамбля играл мобилизованный молодой актёр Юрий Любимов».

В книге «Театр моей памяти» Вениамин Смехов вспоминал о Театре на Таганке периода 1960-х годов, когда Николай Эрдман сотрудничал с этим театральным коллективом. Вениамин Борисович вспоминал, как в 1966 году главный режиссёр «Таганки» Юрий Любимов сообщил ему и Владимиру Высоцкому, что их к себе на ужин приглашает Николай Эрдман – хочет послушать, что они сочиняют. Цитата из книги Вениамина Смехова, думается, будет достойным завершением рассказа о саратовском спасении Николая Эрдмана.

Вениамин Смехов.

Приглашение на ужин к Николаю Эрдману, вспоминал Вениамин Смехов, «было более чем ответственно, это было праздником для нас. В тот вечер на улице Чайковского, кроме Володи с гитарой и меня с тетрадками, на квартире Эрдмана были М.Д. Вольпин и друг “Таганки” доктор Левон Бадалян. Любимов не смог прийти, хоть и жил в соседнем подъезде: захворал.

... Высоцкого слушали долго, с нарастанием радости. Песни первого периода – знаменитую стилизацию лагерного и дворового фольклора – принимали с особым удовольствием. Помню, Володя “бисировал” по просьбе хозяина дома: “Открою кодекс на любой странице – и не могу, читаю до конца...”. Видимо, Николай Эрдман был первым из поэтов, кто принял Высоцкого безоговорочно – как равного себе.

За ужином состоялся совместный рассказ друзей о 20-х годах, о Маяковском и Мейерхольде, о ссылке в Калинине и Вышнем Волочке, о Саратове и МХАТе, об отправке их оттуда: из небытия имени НКВД в царство эстрады, друзей, столичной службы по имени... “ансамбль НКВД”. В стране чудес умирающего Эрдмана в разгар войны вернули к жизни его известные коллеги по военному ансамблю – Д. Шостакович, С. Юткевич, И. Дунаевский, М. Тарханов, А. Дикий, Ю. Любимов... И его, и Михаила Вольпина.

Тогда же за ужином мы впервые услыхали пересказ эрдмановской репризы.

Они заходят впервые в общежитие ансамбля, на них – только что выданные шинели, и измождённый, высохший Эрдман, увидев себя в огромном зеркале, сообщает другу:

– М-миша, к-хажется, за мной опять пришли...».

Дом общества «Динамо» в Москве сегодня (архитекторы – И.А. Фомин, А.Я. Лангман, 1928-1929 г.г.), расположенный на улице Большая Лубянка, 12.  Административный и жилой корпус объединены башней. Здесь размещались также универмаг и клуб НКВД (автор фото – Юрий Назаров, май 2009 г.).

… Излишне говорить, что память о пребывании Николая Эрдмана в Саратове никак не увековечена. На здании бывшей гостиницы «Европа», представляющей собой сегодня что-то наподобие бизнес-центра, разумеется, нет даже мемориальной таблички, которая поведала бы внимательному прохожему о том, что в ноябре-декабре 1941 года в этом здании жили находившиеся в эвакуации актёры МХАТа и спасённый ими гениальный драматург Николай Эрдман.

Мемориальная табличка – такой чести в исключительно гостеприимном городке с названием Саратов и в самом деле может быть удостоен не абы кто…

Игорь ОСОВИН

Вход в гостиницу «Европа» в Саратове, ноябрь 2011 года.

ИСТОЧНИКИ

Поделиться в социальных сетях

10.11.2011 г.

| Перейти на главную |

Белые пятна культуры