ВЛАСТЬ ПРЕВЫШЕ ВСЕГО!
Богдан Хмельницкий и его казаки как предатели национальных интересов Малороссии: к 360-летию вхождения Украины в состав России
«Москва не горела особым желанием присоединять к себе Украину. Это надо иметь в виду, когда читаешь жалобы самостийных историков на “лихих соседей”, не позволивших будто бы учредиться независимой Украине в 1648-1654 годах. Ни один из этих соседей не имели на неё видов и никаких препятствий её независимости чинить не собирались»
В январе 2014 года исполнилось 360 лет знаменитой Переяславской раде – собранию представителей запорожского казачества во главе с гетманом Богданом Хмельницким, на котором было принято всенародное решение об объединении территорий Войска Запорожского с Русским царством, закреплённой присягой на верность царю Алексею Михайловичу.
Это событие уже многие годы (а, пожалуй, и не одно столетие) оценивает подчас с диаметрально противоположных позиций. В последние годы многие украинские историки, политики и общественные деятели часто высказывались в том ключе, что Переяславская рада стала, с их точки зрения, самой настоящей аннексией, захватом украинских земель Россией. В силу современного политического момента эти голоса, по вполне понятным причинам, чрезвычайно усилились. И это понятно: новая власть требует новых мифов для оправдания своей легитимности, в том числе – и в исторической перспективе.
Между тем уже более 40 лет назад увидела свет замечательная книга историка Николая Ульянова «Происхождение украинского сепаратизма». В своей работе Николай Иванович совершенно иначе, нежели сегодня в Киеве и в либеральных кругах России, оценивает как историю присоединения Украины к России, так и роль во всех этих событиях украинского казачества. А ведь именно казаки оказали народу Украины столь дурную услугу, что её последствия аукаются до сих пор. И это понятно: нельзя на плохом фундаменте построить добротное здание.
Впрочем, судить вам, уважаемые читатели. Мы предлагаем вашему вниманию несколько фрагментов из книги Николая Ульянова (глава «Захват Малороссии казаками», с.108 – 130). Текст изначально был подготовлен для газеты «Азовские ведомости», где в несколько сокращённом виде и был опубликован 17 июня 2014 г. (№ 4).
Боярин Василий Бутурлин принимает присягу гетмана Богдана Хмельницкого на подданство России.
?то не понял хищной природы казачества, кто смешивает его с беглым крестьянством, тот никогда не поймёт ни происхождения украинского сепаратизма, ни смысла событий, ему предшествовавшего, в середине XVII века. А событие это означало ни что иное, как захват небольшой кучкой степной вольницы огромной по территории и народонаселению страны.
Необходимо отметить одну важную перемену, совершившуюся в середине XVI века. Речь идёт о введении так называемого «реестра», под каковым разумелся список тех казаков, которых польское правительство приняло к себе на службы для охраны окраинных земель от татарских набегов. Строго ограниченные числом, доведённым с течением времени до 6 000, подчинённые польскому коронному гетману и получившие свой войсковой и административный центр в городе Терехтемирове над Днепром, реестровые казаки наделены были известными правами и льготами: избавлялись от налогов, получали жалованье, имели свой суд, своё выборное управление.
Советским историкам это даёт материал для бесконечных рассуждений о «расслоении», об «антагонизме». Но антагонизм существовал не в казачьей среде, а между казаками и холопами. В Запорожье, как и в самой Речи Посполитой, холопов презрительно называли «чернью». Это те, кто, убежав от панского ярма, не в силах оказался преодолеть своей хлеборобной мужицкой природы и усвоить казачьи замашки, казачью мораль и психологию. Им никогда не отказывали в убежище, но с ними никогда и не сливались.
Реестровая реформа не только не встречена была враждебно на «низу», но и окрылила всё степной гауляйтерство; попасть в реестр и быть зачисленным к «лыцарству» стало мечтой каждого запорожского молодца. Вчерашняя разбойничья вольница, сделавшись королевским войском, призванным оберегать окраины Речи Посполитой, возгорелась мечтой о некоем почётном месте в панской республике; зародилась та идеология, которая сыграла потом столь важную роль в истории Малороссии. Она заключалась в сближении понятий «казак» с понятием «шляхтич». Сколь смешной ни выглядела эта претензия в глазах тогдашнего польского общества, казаки упорно держались её.
Скапливая богатства, обзаводясь землёй и слугами, верхушка казачества и в самом деле стала приближаться экономически к образу и подобию шляхты. Известно, что у того же Богдана Хмельницкого было земельное владение в Субботове, дом и несколько десятков челяди. К середине XVII века казачья аристократия по материальному достатку не уступала мелкому и среднему дворянству. Ей не хватало только шляхетских прав.
Вот тут-то и начинается драма!
Украинская националистическая и советская марксистская [добавим – а теперь и постсоветская украинская – И.О.] историографии до того затуманили и замутили картину казачьих бунтов конца XVI и первой половины XVII века, что простому читателю трудно бывает понять их подлинный смысл. Меньше всего подходят они под категорию «национально-освободительных» движений. Национальной украинской идеи в то время и в помине не было. Но и «антифеодальными» их можно назвать лишь в той степени, в какой принимали в них участие крестьяне, бежавшие на «низ» в поисках избавления от нестерпимой крепостнической неволи.
Освободительная война украинского народа 1648-1654 г.г. и воссоединение Украине с Россией, карта советского периода.
Крестьянство изнемогало под бременем налогов и барщины; никаких трудов не хватало оплачивать непомерное мотовство и роскошь панов. Удивительно ли, что оно было готово на любую форму борьбы со своими угнетателями?
Холопская ярость в борьбе с поляками всегда нравилась казачеству и входила в его расчёты. Численно казаки представляли ничтожную группу; в самые хорошие времена она не превышала 10 000 человек, считая реестровых и сечевиков вместе. Они никогда не выдерживали столкновений с коронными войсками Речи Посполитой. Уже в самых ранних казачьих восстаниях наблюдается стремление напустить прибежавших за пороги мужиков на замки магнатов. Выступлений мужиков поляки боялись гораздо больше, чем казаков.
Запорожцам предстояло рано или поздно либо быть раздавленными польской государственностью, либо примириться с положением особого воинского сословия, если бы не грандиозное всенародное восстание 1648 года, открывшее казачеству возможности, о которых оно могло лишь мечтать. «Мне удалось совершить то, о чём я никогда и не мыслил», – признавался впоследствии Хмельницкий.
Чего в течение полустолетия не могло добиться ни одно казачье восстание, было в несколько недель сделано «презренным мужичьём» – панская власть на Украйне была сметена, точно ураганом. Всему польскому государству был нанесён удар, повергший его в состояние беспомощности. Казалось, ещё одно усилие – и оно рухнет. Польша лежала у ног Хмельницкого.
Народ инстинктивно это чувствовал и горел желанием довести дело победы до конца. К Хмельницкому со всех сторон неслись крики: «Пане Хмельницкий, веди на ляхив, кинчай ляхив!».
Но тут-то и выяснилась разница между чаяниями народа и устремлениями казачества. Повторилось то, что наблюдалось во всех предыдущих восстаниях, руководимых казаками: циничное предательство мужиков во имя специально казачьих интересов.
Портрет польского короля (1648-1668) Яна II Казимира (Jan II Kazimierz Waza; 22.03.1609 – 16.12.1672) работы польского художника немецкого происхождения Даниэля Шульца-мл. (ок. 1658 г.); оригинал находится в собрании Королевского замка в Варшаве.
Возглавивший волею случая ожесточённую крестьянскую войну, Хмельницкий принял сторону иноземцев и иноверцев-помещиков против русских православных крестьян. Он вступил в переговоры с поляками насчёт избрания короля, послал на сейм своих представителей, дал торжественное обещание повиноваться приказам нового главы государства и в самом деле прекратил войну, отступив к Киеву по первому требованию короля Яна Казимира.
Для холопов это было полной неожиданностью. Но их ждал другой удар: ещё не достигнув Киева, где он должен был дожидаться посланников короля, гетман сделал важное политическое заявление, санкционировавшее существование крепостного права в Малой России. Мужиков возвращали опять в то состояние, из которого они только что вырвались.
Измена продолжалась и при новом столкновении с Польшей, в 1649 году. Когда крестьянская армия под Зборовом наголову разбила королевское войско, Хмельницкий не только не допустил пленения короля, но преклонил перед ним колени и заключил договор, который был вопиющим предательством малороссийского народа. По этому договору Украина оставалась по-прежнему под польской властью, а об отмене крепостного права не было сказано ни слова. Зато казачество возносилось на небывалую высоту: состав его увеличивался до 40 000 человек, которые наделялись имуществом и дополнительными правами.
Но зборовским условиям так и не пришлось стать действительностью. Крестьяне вилами и дубинами встречали панов, возвращавшихся в свои имения. Гетману пришлось во исполнение договора карать ослушников смертью, рубить головы, вешать, сажать на кол, но огонь восстания от этого не утихал. Казни раскрыли народу глаза на суть Богдана Хмельницкому, и ему, чтобы не лишиться окончательно престижа, ничего не оставалось, как снова возглавить народное ополчение, собравшееся в 1652 году для отражения очередного польского нашествия на Украйну.
Одна из карт Зборовского сражения советского периода. Обратите внимание: крестьянская армия на ней даже не обозначена!
Москва, как известно, не горела особым желанием присоединять к себе Украину. Она отказала в этом Киевскому митрополиту Иову Борецкому в 1625 году, не спешила отвечать согласием и на слёзные челобитья Хмельницкого, просившего неоднократно о подданстве. Это надо иметь в виду, когда читаешь жалобы самостийных историков на «лихих соседей», не позволивших будто бы учредиться независимой Украине в 1648-1654 годах. Ни один из этих соседей – Москва, Крым, Турция – не имели на неё видов и никаких препятствий её независимости чинить не собирались. Что же касается Польши, то после одержанных над нею блестящих побед, ей можно было диктовать любые условия.
Не в соседях было дело, а в самой Украине. Там попросту не существовало в те дни идеи «незалежности», а была лишь идея перехода из одного подданства в другое. Но жила она в простом народе – тёмном, неграмотном, непричастном ни к государственной, ни к общественной жизни, не имевшем никакого опыта политической организации. Всё же руководство Украиной сосредотачивалось тогда в руках казачьей аристократии. А эта не думала ни о независимости, ни об отделении от Польши. Её усилия направлялись как раз на то, чтобы удержать Украину под Польшей, а крестьян под панам любой ценой.
Удивительно ли, что измученный изменами, изверившийся в своих вождях народ усматривал единственный выход в московском подданстве? Многие, не дожидаясь политического разрешения вопроса, снимались целыми сёлами и поветами и двигались в московские пределы. За каких-нибудь полгода выросла Харьковщина – пустынная прежде область, заселённая теперь сплошь переселенцами из польского государства.
Такое стихийное тяготение народной толщи к Москве сбило планы и расстроило всю игру казаков. Противостоять ему открыто они были не в силах. Стало ясно, что народ пойдёт на что угодно, лишь бы не остаться под Польшей. Надо было либо удерживать его по-прежнему в составе Речи Посполитой и сделаться его откровенным врагом, либо решиться на рискованный маневр – последовать за ним в другое государство и, пользуясь обстоятельствами, постараться удержать над ним своё господство. Избрали последнее.
То был критический момент в жизни казачьей старшины, и можно понять нервозность, с которой она старалась всеми способами получить от царских послов документы, гарантирующие казачьи вольности.
Не будем здесь вдаваться в рассмотрение самостийнической легенды о так называемой «переяславской конституции», о «переяславском договоре»; она давно разоблачена. Всякого рода препирательства на этот счёт могут сколько угодно тянуться в газетных статья и памфлетах – для науки этот вопрос ясен. Источники не сохранили ни малейшего указания на документ, похожий хоть в какой-то степени на «договор».
В Переяславле в 1654 году происходило не заключение трактата между двумя странами, а безоговорочная присяга малороссийского народа и казачества царю московскому, своему новому суверену.
Первая страница письма Богдана Хмельницкого (1648 год), посланного из Черкас царю Алексею Михайловичу, с сообщением о победах над польским войском и желании запорожского казачества перейти под власть русского царя.
До 1648 года казачество было явлением посторонним для Украины, жило в «диком поле», на степной окраине, вся же остальная Малороссия управлялась польской администрацией. Но в дни восстания польская власть была изгнана, край оказался во власти анархии, и для казаков появилась возможность насаждать в нём свои запорожские обычаи и своё господство.
Если искать в тогдашней Малороссии подобия управления, то это было вернее всего то, что принято называть «законами военного времени», то есть – воля начальника армии или воинского отряда, занимавшего ту или иную территорию. В силу своего военного опыта и организованности казаки завладели всеми важными постами в народном ополчении, придав ему своё запорожское устройство: подразделения, обозначения, свою субординацию. Выработанная и сложившаяся в степи для небольшой самоуправляющейся военно-разбойничьей общины, система эта переносилась теперь на огромную страну с трудовым оседлым населением, с городами, знавшими магдебургское право.
Как действовала она на практике, мы не знаем, но можно догадываться, что «практика» меньше всего руководствовалась правовым сознанием, каковое не было привито степному «лыцарству», воспитанному в антигосударственных традициях.
Но в учёной литературе поднят с некоторых пор вопрос: неужели казаки, пришедшие в московские подданство в качестве фактических хозяев Малороссии, так-таки ни разу не пожалели об утрате своего первенствующего положения?
Хмельницкий знал, что ни на какое умаление своих суверенных прав Москва не пойдёт; а выдвигать идею гетманской власти значило покушаться на её верховные права. Всякая заминка и деле воссоединения могла дорого обойтись Богдану и казачьей верхушке, ввиду категорического требования народа, не желавшего ни о чём слышать, кроме присоединения к Москве. Гетман и без того замаран был своей крепостнической полонофильской политикой. Он мог разом лишиться всего, что с таким трудом завоевал в течение шести лет.
Портрет Богдана Хмельницкого (1651 г.), автор – Виллем Хондиус (Willem Hondius; 1599-1660), оригинал находится в Национальном музее в Варшаве.
Нам сейчас ясно, что, если бы московское правительство лучше разбиралось в социальной обстановке тех дней, оно могло бы совершенно игнорировать и гетмана, и старшину, и всё вообще казачество, опираясь на одну народную толщу. Старшина это отлично понимала, и этом объясняется её скромность и сговорчивость в Переяславле. Она не оспаривала царского права собирать налоги с Малороссии. Единственное, о чём просил Хмельницкий, это чтобы сбор податей в царскую казну предоставить местным людям, дабы избежать недоразумений между населением и московским чиновниками, непривычными к малороссийским порядкам и малороссийской психологии. Москве эта просьба показалась вполне резонной и была удовлетворена без возражений.
Боярам, конечно, в голову не приходилось, какое употребление сделают из неё казаки. Оставаясь верными своей степной природе добычников, они никогда не приносили реальных, практических выгод в жертву отвлечённым принципам. «Суверенные права», «национальная независимость» не имели никакой цены в сравнении с фактической возможностью управлять страной, распоряжаться её богатствами, расхищать земли, закабалять крестьян. О национальной независимости они даже не подумали потому, что в то время никто не знал, что с нею делать, так и по причине крайней опасности этой материи для казачьего благополучия. В независимой Украине казаки никогда бы не смогли превратиться в правящее сословие, тем более – сделаться помещиками.
Революционное крестьянство, только что вырвавшееся из панского ярма и не собиравшееся идти ни в какое другое, хлынуло бы целиком в казаки и навсегда разрушило привилегированное положение этого сословия. Но казачество не для того наполонило половину столетия бунтами во имя приобретения шляхетских прав, не для того прошло через кровавую эпопею хмельничины, чтобы так просто отказаться от вековой мечты. Оно избрало самый верный метод – как можно меньше говорить о ней.
Хлопоча о сословных казачьих правах, Богдан с товарищами думал о гораздо большем – об удержании захваченной ими реальной власти. Хитрость их в предупреждении подозрений сказалась в безоговорочном признании установившегося во время восстания порядка на Украине как временного.
На самом деле, это был тот порядок, о котором они мечтали и который намерены были удерживать всеми средствами. Стремились только выиграть время, получше изучить московских политиков, проникнуть в их замыслы и узнать их слабые места.
Когда царское правительство допустило несколько ошибок, способствовавших укреплению положения Богдана Хмельницкого, обстановка для него стала складываться благоприятно. С этих пор он и мысли не допускал о временности гетманского режима, но учинился таким неограниченным властителем в Малороссии, каким никогда не был и польский король. Из предводителя казачьего войска он сделался правителем страны.
Что же до русского царя, то его административный аппарат попросту не был допущен в Малороссию до самого XVIII века. Власть на Украйне оказалась узурпированной казаками…
Николай УЛЬЯНОВ
Текст подготовил к публикации Игорь ОСОВИН
Памятник Богдану Хмельницкому в Киеве (фото сделано в августе 2009 году, автор – Marion Golsteijn). Но заслуживает ли Хмельницкий памятника, и если да, то – какого?
ОБ АВТОРЕ
Николай Иванович Ульянов родился 23 декабря 1904 года в Санкт-Петербурге. В советский период стал учёным историком, окончив исторический факультет Петроградского государственного университета. Автор многочисленных научных публикаций. В 1936-1941 г.г. отбывал 5-летний срок по обвинения в контрреволюционной троцкистской деятельности. Начало Великой Отечественной войны застало его в Ульяновске, откуда он перебрался в окрестности Ленинграда. Осенью 1943 года вместе с женой был отправлен оккупационными властями на принудительные работы в Германию.
После окончания войны, в 1947 году, сумел перебраться в г. Касабланка (Марокко), в 1953 году – в Канаду, где читал лекции в Монреальском университете. В 1955 году поселился в Нью-Йорке, затем переехал в Нью-Хейвен (штат Коннектикут), где, при содействии Г.В. Вернадского, устроился преподавателем русской истории и литературы в Йельском университете.
В 1973 году, после 17 лет преподавания, вышел на пенсию. Скончался 7 марта 1985 года, похоронен на кладбище Йельского университета.
Главным научным трудом Н.И. Ульянова стало исследование «Происхождение украинского сепаратизма», написанное им уже в эмиграции. Книга была издана Николаем Ивановичем на собственные средства в 1966 году и отпечатана в Мадриде (хотя формальным местом издания считается Нью-Йорк). Первое время после выхода работа оставалась практически неизвестной широкой публике. Существует версия, что большая часть тиража книги вскоре после её поступления в продажу была скуплена украинскими националистами и уничтожена.
До настоящего времени работа Николая Ульянова является, фактически, единственным научным исследованием на тему украинского сепаратизма. В постсоветской России работа Н.И. Ульянова выдержала три издания: в 1996, 2004 и 2007 года соответственно в издательствах «Индрик», «Эксмо» и «Грифон».
ИСТОЧНИКИ
Книжные публикации
- Ульянов Н.И. Украинский сепаратизм. – М.: Эксмо; Алгоритм, 2004.
Интернет-публикации
- «Происхождение украинского сепаратизма»; историческая справка: http://ru.wikipedia.org/wiki/Происхождение_украинского_сепаратизма;
- Ульянов Николай Иванович; краткая биографическая справка: http://ru.wikipedia.org/wiki/Ульянов,_Николай_Иванович
