РАССЕКРЕЧЕН ПОЛНЫЙ ТЕКСТ ИНТЕРВЬЮ С ЕПИСКОПОМ ЛОНГИНЫМ



01Епископ ЛОНГИН: «От Дэна Брауна пожертвование на Церковь я бы никогда не принял!»

«Особенностью западного общества является многовековая борьба между католической церковью и теми тайными обществами, масонскими ложами, которые входили в группу, которую обобщённо можно назвать «Приорат Сиона». Это – реальность, которая действительно была, это не легенды. Всё это существует и сегодня».

Епископ Саратовский и Вольский Лонгин вступил в управление Саратовской епархией 26 августа 2003 года. Владыко являет собой тип священнослужителя открытого типа. Интервью с епископом Лонгиным состоялось 13 февраля 2007 года и после прохождения многочисленных согласований, которые больше напоминали партийно-церковную цензуру, в усечённом виде было опубликовано в новом саратовском журнале «Брэнд & стиль».

Широкого резонанса оно тогда не получило по причине мизерного тиража издания и сглаживания острых углов. Хотя темы, затронутые в этой беседе с епископом Лонгиным, сегодня стали ещё более актуальными: конспирологические изыскания того же Дэна Брауна, отношение РПЦ к атеистам и разговорам о возможности объединения мировых религий, РПЦ и криминал…

Поэтому по решению Совета наблюдателей conspirology.ru мы взяли на себя ответственность рассекретить и опубликовать полный текст этого беспрецедентного в истории Саратовской епархии интервью, руководствуясь исключительно благими намерениями, которыми устлана дорога не в ад, но в рай.

А теперь – читайте, и сами делайте выводы.

О ДЕНЬГАХ ЕПАРХИИ

– Понятно, что возрождение Русской Православной Церкви на сегодняшний момент невозможно без благотворительной помощи. Известно, что некоторых саратовских предпринимателей три-четыре года назад настоятельно просили «сброситься» на строительство колокольни для Покровского храма, причём, по нескольку раз. Были и жалобы. Сейчас, насколько известно, такие недовольные голоса вроде бы не раздаются…

А вопрос вот какой: отчитывается ли Церковь перед своими жертвователями за объёмы полученных и израсходованных благотворительных средств?

– Да, такие жалобы действительно были. Я вспоминаю конец 2003 года. Тогда состоялось собрание фонда «Духовное возрождение» (который, по нашим данным, курирует С.Г. Курихин – Cons.) по вопросу восстановления колокольни храма в честь Покрова Божией матери. На собрании присутствовали представители саратовского бизнес-сообщества, руководители ряда крупнейших промышленных предприятий города. Тогда как раз и зашла речь о необходимости дополнительного сбора пожертвований, потому как на тот момент из семи ярусов колокольни было заново выстроено лишь два.

Собрание это происходило в достаточно неформальной, живой обстановке, и я прекрасно помню, как в ответ на просьбу о помощи из среды предпринимателей раздался голос: «А где те деньги, которые мы уже перечислили раньше?!».

Такой вопрос совершенно понятен. Когда я вступил в управление Саратовской епархией (произошло это в августе 2003 года), в числе первоочередных мер была поставлена задача: сделать максимально прозрачным, доступным для общественного контроля расходование средств, которые Саратовская епархия получила в виде пожертвований, как от юридических лиц, так и от рядовых жителей Саратова и области. Отчёты об использовании средств, полученных на восстановление Покровской колокольни, к слову сказать, были вывешены на интернет-сайте Саратовской епархии www.eparhia-saratov.ru.

Поэтому сегодня уже не возникает вопросов, подобных тем, которые задавались три года назад. Когда на расчётный счёт епархии (или расчётный счёт отдельного храма) приходит определённая сумма в качестве благотворительного взноса, то эти средства действующее законодательство определяет как целевые, и мы обязаны отчитаться об их расходовании.

Кстати говоря, подобного рода требование распространяется и на благотворительные взносы, которые вносятся на нужды епархии и в виде наличных денежных средств.

– Не секрет, что Церковь – и не только Православная – в значительной степени живёт за счёт пожертвований. И здесь возникает очень скользкая дилемма. Ведь нередко происходит и такое: человек жизнь (или часть своей жизни) прожил, что называется во грехе. Шёл в своей карьере по головам людей, развивал свой бизнес чуть ли не на крови. А потом решил замолить грехи – пожертвовал денег на храм и т.п.

Понятно, что один раскаявшийся грешник стоит десяти праведников. Но ведь мотивация подобного рода «грешников» зачастую очень прозаична: пожертвованием Церкви они хотят просто-напросто откупиться от своих грехов, получить нечто вроде индульгенции. Каково отношение Церкви к таким жертвователям, и как лично вы, владыко, к ним относитесь?

– Вы знаете, вопрос этот не нов, но ответить на него однозначно мне очень трудно. Почему? Потому, что если с таким подходом рассматривать прочие сферы нашей жизни, то можно дойти до полного абсурда.

Возьмём, к примеру, выборы. Если мы знаем, что один из кандидатов «отличился» сомнительным образом, другой подозревается в чём-то недостойном, третий замечен в составе такой-то «группы людей» и т.д. – нужно ли вообще участвовать в выборах? Отсюда естественным образом вытекает следующий вопрос: а можно ли повиноваться «такой» власти, которая состоит из «таких» людей? И таких вопросов огромное количество!

Но если мы начнём задавать их, не допуская в ответах ни малейшего компромисса, боюсь, у нас останется только один выход – тот, который нашло для себя одно старообрядческое течение – «нетовщина». Смысл его – в полном уходе из активной социальной жизни. Нетовцы не молились, у них не было священников, не было икон, не было таинств, не было церквей, они не признавали паспортов, государство, вообще ничего не признавали. Поэтому и назывались «нетовцы».

Проявления такого рода «нетовщины», к сожалению, есть и сегодня. В том числе – в церковной среде. Почему люди начинаются бороться с присвоением им цифрового кода ИНН, не хотят менять паспорта и т.п.? Это – проявление некоего всеобщего недоверия. Потому что люди слишком часто на протяжении жизни даже одного поколения сталкиваются с проявлением негатива со стороны разного рода структур – как государственных, так и негосударственных. Отсюда – и недоверие.

– Да, к сожалению, люди сегодня нередко теряют веру во всё…

– Увы! Но вернусь к вашему вопросу. Не мною это первым сказано: душа человеческая – это потёмки. В человеке – эту истину знает не только Церковь, но и литература, искусство – могут уживаться совершенно разные, порой – диаметрально противоположные качества. С одной стороны, человек может совершать ошибки, но, с другой – его падения вполне могут сопровождаться чувством постоянного и искреннего покаяния, желанием исправиться, стремлением загладить свою вину, принести пользу. И такого рода люди, заметьте, несут деньги не только в Церковь, но и в детские дома, в интернаты, в благотворительные организации.

Кроме того, человек – существо, обладающее способностями саморазвития, внутреннего самодвижения, духовного роста. Нередки случаи, когда человек в начале жизни исповедовал одни принципы, а к концу своего жизненного пути – совершенно иные.

Что же касается вопроса о «грязных» деньгах, которые жертвуются Церкви… Согласитесь, Церковь ведь не может выполнять функции прокуратуры или иных правоохранительных органов.

С другой стороны, я не совсем согласен с тем, что если человек, осознающий свою греховность, жертвует деньги Церкви, то он обязательно хочет «откупиться» от своих грехов. Если человек обращает свой взор в сторону Церкви, в сторону веры, то это свидетельствует о том, что он понимает: кроме его бизнеса, кроме его сиюминутных интересов, есть нечто высшее. Думаю, что термин «откупиться от грехов» не совсем корректен. Скорее, такие люди стремятся хоть таким образом загладить свои проступки…

– … Ну да, а потом они опять начинают грешить!

– Апостол Павел по этому поводу хорошо говорил: «Бедный я человек, доброе, которое хочу, я не делаю, а злое, которое ненавижу, творю!». Или вспомним Достоевского: по понедельникам я – очень хороший человек, а по четвергам я – последний мерзавец. Человеческая природа по свой сути очень двойственна. Как должна Церковь относиться к жертвователям, о которых вы спрашиваете, как к ним отношусь лично я? Отношусь, как к кающимся людям.

В том-то и заключается смысл человеческой жизни: если человек совершает падение (от чего, как мы понимаем, никто не застрахован), он должен уметь подняться, найти в себе силы исправиться. Именно это и является основным содержанием духовной жизни человека.

Поэтому и ответ на вопрос о «грязных» деньгах не может быть однозначным. Ответ может быть двойственным, диалектичным. Как и вся наша жизнь.

– Ещё один «криминальный» вопрос, но несколько иного рода. В последнее время, к сожалению, всё чаще становится известно о нападениях на священников и даже об их убийствах.

В этой связи интересно было бы узнать, как в Православной Церкви, в Саратовской епархии – в частности, решается вопрос «взаимоотношения» Церкви и криминала? Охраняются ли храмы? Имеют ли церковные иерархи службы безопасности? Иначе говоря, что делается для того, чтобы и люди Церкви, и сама Церковь не становились объектом посягательств со стороны криминального элемента?

– Могу сказать, что к сегодняшнему дню значительная часть храмов в Саратовской епархии поставлена на охранную сигнализацию. Тут, правда, нужно учитывать специфичность епархии: у нас, к сожалению, сохранилось совсем немного храмов, которые представляют собой памятники истории и культуры, в которых находятся старинные богослужебные предметы, иконы. Подобного рода храмов – лишь несколько десятков, они сосредоточены в крупных городах Саратовской области. Подавляющее же большинство новых церквей и молельных домов были открыты в последние годы и с криминальной точки зрения они, к счастью, не представляют интереса.

Что же касается физической безопасности духовенства – это тоже вопрос не простой. Ведь, согласитесь, нельзя же приставить охранника к каждому священнику! И тенденция последних лет, которую вы верно заметили, заключается в том, что служение священника в нашей стране становится достаточно опасным.

Один из последних примеров современного одичания нравов – случай в Свердловской области. Грабители нагрянули в храм, желая поживиться иконами. А икон в храме не было! Церковь там была открыта недавно, и в качестве икон выступали изображения, изготовленные полиграфическим способом на бумаге. Понятно, что никакой денежной ценности они не имели: их нельзя продать, их нельзя обменять даже на бутылку водки. И когда священник попытался объяснить это грабителям, они его убили.

Мы видим, что у многих людей сегодня теряются последние ориентиры в жизни, совершенно стираются грани между добром и злом.

Что же касается безопасности церковных иерархов – конечно, меры безопасности здесь предпринимаются. Но лично у меня персональной охраны нет. Хотя у епархиального управления имеется своя охрана.

О ЗАРПЛАТЕ ГЛАВЫ ЕПАРХИИ

– Ещё один вопрос о «презренном металле». Русская Православная Церковь, как и другие крупнейшие мировые конфессии, является весьма развитой системой. Системой, которая работает, соблюдая мирские экономические законы. Должность архиерея – весьма высокая в церковной иерархии. Если человек служит на аналогичном посту, но в светской структуре, на пенсию он выходит обеспеченным человеком. А вы, владыко, можете сказать про себя, что вы – финансово-обеспеченный человек? И как вообще лично у вас складываются отношения с деньгами: какой у вас оклад, есть ли какие-то льготы, спецпайки и прочее? Где и как вы отдыхаете?

– Понимаете, тут всё зависит от того, что подразумевается под понятием «финансово-обеспеченный человек». Про себя же могу сказать следующее. Я уже 20 лет служу Русской Православной Церкви. Некогда я жил в замечательном городе Сухуми. Во время грузино-абхазских военных конфликтов начала 1990-х годов Сухуми неоднократно подвергался артиллерийским обстрелам. И квартира, в которой мы жили, оказалась разрушенной. Другой за эти годы не обзавёлся. Некоторое время я жил в монастыре, потом учился за рубежом, затем служил на подворье Троице-Сергиевой Лавры в Москве.

На сегодняшний день квартиры – собственной квартиры в привычном понимании этого слова – у меня нет. В Саратове я живу в служебном жилом помещении, которое принадлежит епархии. Вот оно, находится за этой дверью (беседа происходила в рабочем кабинете епископа Лонгина – Consp.).

Денежный оклад у меня имеется. Называть конкретную сумму не хотелось бы, но, поверьте, это не такие уж большие по нашим временам деньги. Неких спецпайков тоже нет. Сегодня, согласитесь, это понятие вообще устарело, как элемент советских времён с их дефицитом.

Отдыхать иногда езжу в Крым, но чаще люблю отдыхать в своём небольшом деревенском домике…

– А вы же, владыко, говорили, что личной недвижимости у вас нет…

– Виноват, про домик забыл. Это было несколько лет назад, когда я служил в столице: в одной из областей купил дом в полузаброшенной деревне. Небольшой, но очень уютный, где люблю проводить свой отпуск.

Ну, а что касается льгот… Конечно, я не хожу на базар или в магазины: есть человек, который готовит мне еду, помогает в других бытовых делах, но это, можно сказать, самый необходимый минимум. Не думаю, что это можно отнести к тому, что принято называть льготами.

– Владыко, а есть у вас увлечение, хобби?

– Никакого хобби – в виде, скажем, коллекционирования чего-либо – у меня нет. Не потому что нет интересов, а потому что физически времени на подобного рода увлечения не остаётся. Мой каждодневный распорядок такой: служу в храме, работаю, остаётся немного времени на чтение и сон.

О ПОЛИТИКЕ И ОБЩЕСТВЕННОЙ ПАЛАТЕ

Хорошо, тогда несколько сменим тему и перейдём от личного к общественному.

Вы являетесь единственным от Саратовской области членом Общественной палаты РФ. Вопрос может показаться странным, и тем не менее, его хочется задать: а зачем это вам нужно? Ведь подобного рода должность – пусть должность и на общественных началах – это всё равно политика. А политика – штука очень коварная.

Ибо жизнь не раз демонстрировала примеры того, как человек, начав заниматься политикой, и в политической деятельности особых успехов не добивался, и прежние свои достижения терял. Не боитесь ли вы, владыко, что и с вами может произойти нечто подобное?

– В своё время мне поступило предложение войти в состав Общественной палаты, и я согласился. Я посчитал, что не могу отказаться от возможности поработать на светской общественной должности, с тем чтобы в этом качестве принести какую-то пользу нашей стране и её гражданам…

– Но ведь, кстати говоря, есть мнение, что Общественная палата РФ – это некий громоотвод, не более, и что никакой реальной роли в жизни страны она не играет…

– Мне кажется, что Общественная палата даже в тот самый громоотвод пока ещё не превратилась. Раз у нас зашёл разговор об этом, я готов публично впервые высказать свои впечатления от участия в заседаниях ОП. Впечатления эти двойственные.

С одной стороны, я согласен, что идея создания такого органа – абсолютно правильная. Создание и взращивание гражданского общества – процесс долгий. Понятно, что подобного рода процессы власть не хочет пускать на самотёк, предпочитая держать их под своим контролем. Тем более, если учесть исторический опыт России, в которой раньше к гражданскому обществу относили лишь так называемых диссидентов – людей, которые настроены резко отрицательно по отношению к власти. При таком противостоянии, конечно же, ничего положительного добиться нельзя, это деструктивный подход.

С другой стороны, глядя на сегодняшние процессы, можно попытаться предположить, чем может стать Общественная палата в будущем. А она может превратиться просто в собрание людей, которые поговорили и разошлись: их мнение, их наработки и рекомендации ни власти, ни обществу не нужны. К сожалению, первые тенденции того, что ОП может превратиться именно в такую организацию, я вижу.

– Иначе говоря, работа в Общественной палате – некая фикция?

– Нет, я так сказать не могу. Работа эта отнимает немало времени. Она связана с мониторингом многочисленных законопроектов, обращениями граждан, решениями, которые принимает палата по тем или иным вопросам.

Кроме того, у палаты есть в активе несколько интересных и полезных мероприятий, которые уже были ею проведены. И это внушает определённый оптимизм, потому что большинство собравшихся там людей неравнодушно занимаются своей общественной работой. И мне бы очень хотелось, чтобы Общественная палата стала той самой площадкой, на которой происходит диалог общества и власти.

– Ну, хорошо, а почему этого пока что не происходит?

– Непростой вопрос! Тут, я полагаю, имеют место всё те же исторические причины. Смотрите, общество в большей своей части отрицательно относится к власти и её представителям. Но как только человек оказывается в непосредственной близости от власти, часто у него тут же проявляется стремление, в первую очередь, получить от неё какие-то привилегии. В этом и заключается особенность общественной психологии в России на сегодняшний день.

С другой стороны, и чиновники относятся к Общественной палате далеко не всегда с должным вниманием. Это я знаю по собственному опыту – когда ко мне, как к члену Общественной палаты, обращались люди со своими проблемами и сложностями, я пытался решить их с помощью этих самых чиновников. Очень сложно порой это получалось, очень сложно!

– И каков ваш прогноз относительно будущего Общественной палаты?

– Я думаю так: должно быть взаимное движение в сторону сближения и со стороны власти, и со стороны представителей российского общества, для того чтобы сообща решать стоящие перед страной и её гражданами проблемы.

Критиковать-то всегда легче. Если люди, собравшиеся в Общественной палате, будут ответственно относиться к своей миссии, уверен, можно надеяться на то, что палата вырастет в некий жизнеспособный общественный институт, который принесёт большую пользу российскому обществу.

– Заговорив о политике и Церкви, нельзя эту тему не развить. Вас не пугает активное вхождение Православной Церкви в современную российскую политическую жизнь? Не боитесь ли вы того обстоятельства, что активная вовлечённость Церкви в российскую, да и в мировую, политику может отшатнуть от неё как прихожан, так и потенциальных верующих?

– Вы мне почему-то всё время задаёте вопросы, на которые сложно дать однозначный ответ! Что я могу сказать?

Взаимоотношения политики и Церкви и в самом деле всегда сложны. И здесь очень многое зависит от совершенно конкретной общественно-политической ситуации, поэтому не может быть одного и того же ответа на все времена.

Да, традиционно Церковь находится вне политики. Но мы знаем из истории и примеры иного рода – когда Церковь не просто участвовала в политике. Бывали моменты, когда Церковь спасала государство. Вспомним роль патриарха Гермогена в преодолении Смутного времени на Руси в начале XVII века: если бы не его послание, не было бы народного ополчения Минина и Пожарского. И ведь такого рода ситуации происходили не только в России, но и в других государствах.

В ситуациях, когда государственная власть, фактически, исчезала, прекращала выполнять свои функции, именно Церкви приходилось заполнять этот вакуум. Вполне возможно, что подобное может повториться. Как это будет выглядеть, когда нечто подобное может произойти – мы не можем ответить на этот вопрос.

Если же говорить о политике в сегодняшнем её виде, то, конечно же, это не предмет заботы Церкви. Полагаю, что Церковь может участвовать в политике в той мере, в какой она влияет на общество. Иначе говоря, чем больше сознательных христиан будет в обществе, тем большее их количество будет занимать важные и ответственные посты во властных и общественных структурах, в бизнесе.

Если в городе с населением, скажем, 10 тысяч человек по воскресеньям в храм приходит 100-200 прихожан, тогда, конечно, Церковь остаётся замкнутой структурой. Ну, какое при таком положении дел может быть у неё влияние на политику?

А вот когда Церковь становится нравственной силой для значительного количества людей, ситуация существенно меняется. Потому что увеличивается число людей, для которых христианские принципы являются фундаментом не только в личной, семейной жизни, но и в профессиональной деятельности. И неважно, кто это – бизнесмены, политики, общественные деятели или рабочие. Важно то, что все они – честные люди. И с этой точки зрения, конечно, можно говорить, что Церковь активно влияет на политику и входит в эту политику. Но у людей это не вызывает отторжения.

ОБ ОТНОШЕНИИ К АТЕИСТАМ И КРИТИКАМ ЦЕРКВИ

В обществе есть категория людей (кстати, не такая уж и малочисленная), которая относится к Русской Православной Церкви резко отрицательно. И не потому, что они в принципе плохо относятся к религиозным институтам. Отношение отрицательное именно к РПЦ и её представителям. Владыко, а с вашей точки зрения, почему эти люди не любят Церковь?

– Очень хороший вопрос! Действительно, мы часто видим и слышим во время разного рода дискуссий претензии, которые предъявляются Русской Православной Церкви. Но если всё это свести воедино, то получится, что упрёки и пожелания в её адрес делаются взаимоисключающие.

Можно сказать совершенно точно: в обществе – и не только в российском! – есть определённая прослойка людей, которая ненавидит Церковь самым настоящим образом. Причина такой ненависти, нелюбви к Церкви, думаю, лежит в духовной плоскости. Есть, к сожалению, очень много людей, внутренне, духовно не благополучных. Помочь им, я уверен, может только Церковь. Но люди эти настолько больны гордыней, что не в силах заставить себя не то чтобы придти в храм – они не могут даже позволить себе признаться в существовании этой потребности. И такие люди всю жизнь ведут спор сами с собой. Они всё время доказывают сами себе, что им ЭТО не надо.

– И всё-таки, почему эти люди не идут в Церковь?

– Думаю, что, придя в храм, необходимо принять для себя мысль о том, что Бог есть. А это неизбежно приведёт к тому, что надо сломать свою жизнь. Потому что, живя без Бога, человек выстроил себе определённую картину мироздания, успокоил свою совесть, ему уютно и комфортно. Даже тогда, когда он совершает заведомо неправильные, нехорошие поступки.

И я имею в виду не каких-то страшных, небывалых в своём неверии людей, нет. Так думают многие из тех, кого называют рядовым гражданином, «средним» человеком. Дескать, я не один такой – все так поступают, все так думают, и ничего страшного в этом нет. А тут – придётся полностью менять своё отношение к миру, к жизни, к себе. Это тяжело и страшно. Многие этого очень боятся.

И ведь, знаете, многие из таких людей получают знаки свыше. Знаки, свидетельствующие о том, что Бог есть, что Он рядом с ними, что он стучит в их сердца. А они не открывают Ему свои сердца, они прячутся, они боятся. Они говорят: «Никого нет дома!».

Целый комплекс подобного рода причин и приводит людей к такого рода негативному отношению к Церкви. Но причины эти находятся внутри них! И чем острее человек ощущает, что есть некие высшие силы, тем сильнее его неприятие.

– Среди некоторых священнослужителей по отношению к атеистам чувствуется явная агрессия. Разделяете ли вы подобный подход? И каким образом сегодня Церковь намерена выстраивать – или уже выстраивает? – отношения с атеистами?

Имеются в виду не те, кто ни в Бога, ни в чёрта не верит, а именно сознательные атеисты, каковые также присутствуют в сегодняшней России…

– Вы знаете, уже давно подмечено, – и верно подмечено! – что воинствующий атеизм – это своего рода логический нонсенс. Ведь если вы не верите в Бога, тогда зачем с Ним бороться? Какой смысл бороться с тем, чего нет? Я вот, к примеру, совершенно не интересуюсь футболом. Но я же не борюсь с ним! Есть люди, которые совершенно ничего не понимают в опере – кстати, думаю, они составляют подавляющее большинство в обществе. Но ведь никто же из них не выходит с акциями протеста к зданию оперного театра!

Я думаю, что атеизм – в большинстве случаев – это тоже некое прикрытие (только более системное и продуманное!) своего негативного отношения к Церкви и Богу, проявление того самого личного спора человека с Богом.

Лично я к атеизму отношусь спокойно. Дело в том, что с атеистами мне приходится сталкиваться нечасто. Они привыкли жить в своей среде, стараясь, как правило, к Церкви близко не подходить. Поэтому, если появляется повод пообщаться – общаемся, а нет – значит, и не общаемся.

Что же касается «научных экзерсисов» на ниве атеизма – это нам, как говорится, знакомо: знаем, изучали. В большинстве случаев атеистическая аргументация носит явно надуманный характер. На серьёзные вопросы, которые поднимались людьми с атеистическим подходом, религиозное сознание уже много веков назад дало ответы.

Здесь дело в другом: в вопросах веры человека убедить невозможно! Поэтому сложно говорить о том, как Церковь выстраивает отношения именно с атеистами. Церковь выстраивает отношения с теми, кто к ней обращается, или хотя бы проявляет интерес. Если же мы сталкиваемся с попытками откровенно враждебного воздействия на Церковь, то, естественно, считаем своим долгом адекватно ответить.

– В газете Саратовской епархии «Православная вера» в одной из статей в декабре прошлого, 2006-го, года были опубликованы такие строки. Говоря о том, что мешает единению общества и Церкви, автор статьи пишет: «Многие признавались в том, что совместной работе до сих пор мешает атеистическая психология, навязанная советской пропагандой и ещё не изжитая многими представителями власти и общественных организаций».

Владыко, вам не кажется, что апелляция ко временам советского периода, когда атеизм являлся официальной доктриной общества, сегодня не совсем корректна?

– А давайте посмотрим на этот вопрос с другой стороны: 70 лет пропагандистско-репрессивная машина советского государства работала против Православной Церкви. Сложно предположить, что за 15-17 последних лет всё это выветрилось из умов людей.

Знаете, я делю атеистов на несколько категорий. И вот одна из них – это как раз те самые атеисты советского периода. И тут проблема не в атеизме как в таковом, а в социуме и в психологии. Для таких людей атеизм является некоей неразрывной частью прежнего образа жизни, прежнего строя, прежней страны. И для них сегодняшнее возрождение Церкви является наглядным свидетельством того, что рухнуло то, чему они когда-то служили. Именно от такой категории граждан приходилось (иной раз и сейчас приходится) слышать эмоциональные восклицания типа: «Мало вас, попов, стреляли в своё время!».

Поэтому я во многом согласен с автором процитированных вами строк из статьи в газете нашей епархии. Просто нам с такими людьми приходится встречаться по несколько иным поводам, чем вам, журналистам. Соответственно, и речи от таких людей мы с вами слышим разные. А проблема атеистической психологии советских времён существует и в самом деле – уверяю вас, это не передёргивание фактов…

– Следующий вопрос может показаться вам несколько наивным, но очень интересно услышать ответ на него именно от вас.

Церковь – это… Не могли бы продолжить фразу? Что такое Церковь лично для вас, владыко?

– Церковь – это тело Христово. В Церкви Христос живёт в людях, в каждом человеке. Для меня такой ответ совершенно логичен. Если бы я думал по-другому, мне, видимо, пришлось бы задуматься о смене профессии…

О ПРЕДШЕСТВЕННИКАХ

– В советскую эпоху Саратовскую епархию возглавляли многие архипастыри. Понятно, что служение их приходилось на разные времена. Конечно, любые сравнения здесь невозможны, но кого бы среди саратовских архипастырей вы, владыко, могли выделить несколько особо?

– Вы правы, у каждого из моих предшественников был свой крест, который каждый из них нёс так, как мог.

Например, владыко Вениамин (Милов), – могила которого находится в Саратове на Воскресенском кладбище, и сегодня пользуется большим почитанием среди верующих – значительную часть своей жизни провёл в ссылках и лагерях, а на саратовской кафедре в 1955 году он пробыл всего полгода.

Это было время, когда после Великой Отечественной войны в Саратовской епархии было открыто 12 приходов (до войны не было ни одного – все ликвидировали). Владыко Вениамин успел сделать в епархии немного. Но он служил почти каждый день, и саратовцы его очень полюбили и до сих пор приходят на его могилу. Почему такая любовь, за что? Это сложно объяснить, но это – факт.

Или – пример архиепископа Палладия (Шерстенникова), деятельность которого на саратовской кафедре пришлась на начало 1960-х годов, когда по СССР прокатилась хрущёвская антирелигиозная кампания. В Саратове тогда, в 1961 году, была закрыта духовная семинария. Тогдашние местные власти использовали весьма лукавую политику: сами не хотели брать на себя закрытие семинарии и пытались это сделать руками самой Церкви.

В архивах сохранилась удивительная переписка владыки Палладия с Советом по делам религий, с Патриархом. Из этих писем видно, что владыко Палладий как мог пытался отстоять семинарию. Но, в конце концов, написал рапорт Святейшему Патриарху, в котором выступил за то, чтобы Саратовская семинария была закрыта в связи с… невостребованностью.

Если сейчас дать кому-нибудь почитать эти письма, то, с позиции нынешних времён, человек скажет, что Палладий был тот ещё конформист! А ведь, на самом деле, он оказался в чудовищной ситуации! Можно было, конечно, взбунтоваться. В самом лёгком варианте он бы получил перевод на другую должность, а на его место поставили бы кого-то другого, кто вынужден был бы сделать то же самое. Худший вариант: начала бы действовать репрессивная машина, и вновь по всей области стали бы закрывать приходы.

Архиепископ Палладий предпочёл меньшее из зол. В результате, была закрыта только Саратовская духовная семинария и один из 15-ти приходов.

Нельзя не вспомнить владыку Пимена, который 29 лет – с 1965-го по 1993 год – возглавлял Саратовскую епархию и оставил по себе светлую память.

…Очень сложно кого-то выделить из саратовских архипастырей. Каждый из них нёс на своих плечах огромный груз ответственности, объём которого сегодня даже сложно себе представить.

– В память о владыке Пимене с декабря 2003 года в Саратовской епархии стали проводиться «Дни памяти архиепископа Пимена». А какова была практическая цель этих «Дней…» (если, конечно, в данном случае уместно говорить о практическом подходе)?

– Есть такое модно ныне слово: площадка для диалога. Такая площадка предоставляет возможность общения, подведения неких итогов, возможность встречи представителей Церкви и интеллигенции. Ведь владыко Пимен, как известно, пользовался очень большим уважением в кругах саратовской интеллигенции.

Это – в качестве дополнительного ответа на один из предыдущих вопросов: об упрёках, которые предъявляются нам, в том числе за «закрытость и консерватизм». «Дни памяти архиепископа Пимена» на местном уровне как раз и предназначены для диалога, для того чтобы в ходе этого диалога звучали самые разные голоса, и обсуждались самые разные – подчас весьма острые – проблемы, с которыми приходится сталкиваться сегодня, как Саратовской епархии, так и обществу в целом.

О ФИЛЬМЕ «ОСТРОВ» И ДУХОВНОСТИ

– Большой успех последнего фильма Павла Лунгина – «Остров» – свидетельствует о том, что в обществе (можно сказать, не только в России) явно созрело понимание того, что современная цивилизация движется явно не по тому пути. Что нужны некие более фундаментальные, основополагающие ценности, на базе которых человечество только и может развиваться.

Есть и кинематографические примеры иного характера: в 1990-х годах на экраны вышел фильм американского режиссёра Дэвида Финча «Семь», финальный вывод которого для сегодняшней человеческой цивилизации пессимистичен.

Как вы думаете, сколь сильно может помочь людям в этих духовных поисках Церковь, и как эта помощь на совершенно конкретных примерах может выглядеть?

– Я думаю, что выход есть всегда, и именно Церковь никогда не устаёт напоминать о нём. Этот выход – возвращение к Богу.

Что же касается пессимизма в отношении человеческой цивилизации, мы, безусловно, знаем, что история земная закончится Апокалипсисом. В этом смысле то, что в XIX веке называли «теорией прогресса», для нас, христиан, совершенно неприемлемо. Почему? Потому что «теория прогресса» утверждает: сегодня – лучше, чем вчера, завтра – лучше, чем сегодня, и т.д. Но Христос, говоря в Евангелии в своём Втором Пришествии в мир людей, горько заметил: «Но Сын Человеческий, придя, найдёт ли веру на земле?» [Лк. 18,8].

В богословии есть понятие: «предпотопное человечество». Оно связано с библейским потопом и означает собою состояние мира, в котором не осталось людей, способных воспринять слово Божье, способных к спасению, кроме семьи праведного Ноя. Примерно таким же образом закончится и история современного человечества.

Поэтому, говоря об историческом процессе, некий пессимизм уместен. Но не в христианском понимании, потому что для каждого человека, и для человеческого общества в целом, вполне возможно избавление от этой дурной «бесконечности», от этого детерминизма гибели и обретение пути к Богу.

Что же касается фильма «Остров», то лично мне он очень понравился. Хотя, с моей точки зрения, в нём много недоделок. Но он – первый в отечественном кинематографе на эту тему. Лента очень органична, великолепна работа оператора. А все недочёты вытягивает игра Петра Мамонова – когда смотришь на него, то видишь, что он знает, как молятся Богу, он не «играет» молитву. И хотя эпизоды с произнесением молитв занимают едва ли не треть всего экранного времени фильма, они не тяготят зрителя, а наоборот – воспринимаются очень естественно.

Я думаю, что сам факт появления подобного рода фильмов свидетельствует о том, что наше общество хоть и больно, но не столь сильно и тяжело, как порой нам самим представляется.

Продолжая тему искусства, хочется спросить вот о чём. Считается, что если человек интересуется прекрасным, увлекается искусством, он сделал первый шаг к духовности. В последние годы принято ставить знак тождества между понятиями «духовность» и «религиозность». Хотя история даёт немало примеров того, что человек может быть религиозным, но при этом быть совершенно бездуховным.

А вопрос вот какой: как вы считаете, действительно ли религиозность и духовность взаимосвязаны, или эти понятия могут совмещаться в одном и том же человеке, абсолютно не «пересекаясь»?

– Тут всё зависит от того, что понимается под словом «духовность». В богословском языке есть чёткое разграничение, есть два близких, но разных понятия – «духовность» и «душевность».

Душевность – это как раз проявление у человека интереса к прекрасному, к искусству, которое, действительно, совершенно необязательно может быть тождественно религиозности. Человек может быть утончённым эстетом, и при этом – последним подлецом или циником. Известный исторический факт: тот же Гитлер был большим знатоком и ценителем творчества Рихарда Вагнера. А вот духовность – это термин более из религиозной жизни, из жизни, которая строится на основе веры.

Поэтому «душевность» является первым шагом к тому, чтобы обрести способность верить в Бога. Человек душевный – это человек с глазами, раскрытыми для восприятия всех достижений человеческого гения. Конечно, с точки зрения Церкви и веры, такой человек лучше того, кто идёт и ничего на своём пути не замечает, находится как бы вне контекста человеческой истории и культуры. А таких людей сегодня тоже, к сожалению, не мало.

– Владыко, а лично вам что ближе в искусстве: какие направления, имена?

– Вы знаете, в 1920-х годах в православной церкви был инспирирован раскол – я имею в виду появление так называемой «обновленческой церкви». Тогда существовала традиционная Православная Церковь – её последователей называли «тихоновцы», поскольку они шли за патриархом Тихоном, – и эти самые «обновленцы», появление которых было инспирировано ОГПУ – их ещё называли «красные попы».

«Обновленцы» проводили разного рода модернизационные мероприятия: ведение службы на современном русском языке, введение в церковный календарь нового стиля, укороченные богослужения, возможность нескольких браков для духовенства и пр.

В те годы в моде были публичные диспуты между «обновленческим митрополитом» Введенским и наркомом просвещения Луначарским. Так вот, тогда произошёл один забавный случай. В Москве с очередными гастролями выступала Айседора Дункан – яркий представитель авангарда в балете. И вот, после очередного публичного диспута, Введенский, который раздобыл контрамарку в театр, приглашает Луначарского на выступление Айседоры Дункан. На что Луначарский ответил Введенскому: «Нет-нет! В балете я – “тихоновец”!».

Вот и я в искусстве предпочитаю классику. «Чёрные квадраты» совершенно не воспринимаю.

А если вернуться к предыдущему вопросу, то думаю, что человек, могущий воспринимать высокое искусство, более подготовлен к тому, чтобы приблизиться к Богу. Искусство даёт человеку некий навык, способность увидеть и почувствовать то, что спрятано, забито, затоптано в условиях грубой реальности. Я думаю, что в этом плане культура – настоящая, высокая, классическая культура – сегодня является основным союзником Церкви.

О «КОДЕ ДА ВИНЧИ», ТЕОРИИ ФОМЕНКО И КОНСЕРВАТИЗМЕ

– Владыко, в любой религии, в любой вере обязательно присутствует элемент мистицизма…

– А что вы подразумеваете под «мистицизмом»? (Владыко оживился.)

– Ну, мистицизм, скажем так, не в эзотерическом, а в религиозном плане. То есть наличие некоего таинства, к постижению и пониманию которого стремится каждый истинно верующий человек. В последние годы эту тягу очень активно начала использовать массовая культура. Имеется в виду опусы типа «Кода да Винчи» Дэна Брауна.

А спросить хотелось вот о чём. В католической церкви достаточно активно развит институт орденов. Это и «Opus Dei» («Божье дело»), и те же иезуиты. В последние годы начали просачиваться слухи о возрождении активной деятельности иллюминатов, розенкрейцеров, и прочее, прочее…

– Розенкрейцеры и иллюминаты никогда не имели отношения к католической церкви, скорее – к «Приорату Сиона»! Они, по сути, выступали антагонистами католической церкви… (Признание владыкой Лонгиным самого факта существования «Приората Сиона» дорогого стоит! – Consp.)

А мы и не спорим, владыко! Дело в другом: не являются ли все эти «Коды да Винчи» продуктом деятельности этих скрытых орденов и обществ, конфликтующих между собой, и не проявляют ли они своей активности в России, и в частности, в Саратовской области?

– Да, с подобной точкой зрения приходится встречаться, но, думаю, тут не надо уподобляться той публике, которая с восторгом читает такую чепуху, как книги Дэна Брауна. Это говорит о прискорбном состоянии общего уровня культуры и интеллекта. И не только в России! Я вам приведу страшный пример такого падения общей интеллектуальной «планки».

Не так давно один мой знакомый проходил вместе со своим товарищем в Москве по Красной площади около Покровского собора. Он обратил внимание товарища на памятник Минину и Пожарскому. А в ответ услышал: «А-а-а! Минин и Пожарский… Слушай, а кто это?».

Что уж тут говорить об «Opus Dei»? Люди не знают элементарных вещей! Я уверен, если сейчас на улице в тестовом режиме провести опрос, и спрашивать людей, где именно проходила Куликовская битва – на Курской дуге, или на Бородинском поле – две трети опрошенных будут задумываться и искренне пытаться сообразить. Я вас уверяю!

Это, как я уже говорил, свидетельствует о низкой интеллектуальной «планке» общества. Этот уровень, кстати, и в советские-то времена был не очень высоким. Отчасти потому, что существовал «железный занавес», и многое из достижений мировой культуры в СССР было недоступно. Сегодня «занавеса» нет, но процесс интеллектуальной деградации приобрёл, тем не менее, глобальный характер.

Понятно, что романы Дэна Брауна – это исключительно коммерческий продукт. Люди как могут, так деньги и зарабатывают. Вот, кстати, вспоминая один из первых вопросов нашей беседы! Если бы я узнал, что Дэн Браун хочет пожертвовать деньги на храм, лично я от него денег бы не взял. Это – совершенно точно!

Другое дело, что характерной особенностью западного – прежде всего, западноевропейского – общества является многовековая борьба между католической церковью и теми тайными обществами, масонскими ложами, которые входили в группу, которую обобщённо можно назвать «Приорат Сиона». Это – реальность, которая действительно была, это не легенды. Всё это существует и сегодня и, видимо, будет существовать ещё какое-то время. Время от времени католическая церковь и её антагонисты обмениваются такими вот достаточно болезненными ударами.

Что же касается деятельности общества «Opus Dei», то могу судить об этом исключительно со стороны. Это – система внешней, внецерковной поддержки католической церкви, попытка объединить сочувствующих Церкви и верующих во Христа людей, для того чтобы в обычной мирской жизни помогать реализовывать церковные программы.

Наличие подобного рода организаций, которые поддерживают католическую церковь, вполне объяснимо. Ведь достаточно вспомнить знаменитый лозунг, чётко сформулированный Вольтером, адресованный католической церкви: «Раздавить гадину!». Этот лозунг, кстати, был одним из девизов Французской революции. Или – изречение «коллеги» Вольтера эпохи французского Просвещения – Дени Дидро: «Человек не будет свободен до тех пор, пока последний король не будет повешен на кишках последнего священника». Католикам достаточно долгое время удавалось нейтрализовывать эти «мистические» ложи и ордена. В противном случае, Французская революция случилась бы не в 1789 году, а намного раньше.

Но беда в том, что создавались структуры по образцу и подобию тех организаций, с которыми католическая церковь намеревалась бороться.

Если прочитать декларации того же ордена иезуитов, то на словах всё выглядит достаточно правильно и даже благородно (хоть такие оценки и не должны звучать из уст православного архиерея!). Во всяком случае, то, что делали иезуиты в Латинской Америке в XVIII-XIX веках, намного почтеннее того, что сделали сектанты в Америке Северной, ринувшись в которую, они истребили там практически всё коренное индейское население. Впрочем, это очень большая и сложная тема.

Думаю, что вдохновением для Дэна Брауна как раз и явилась эта многовековая борьба. Другое дело, что его логические построения таковы, что спорить с ними очень трудно. Если это вообще возможно.

– А в чём эта сложность?

– Ну, это всё равно, что спорить с теорией Анатолия Фоменко, который говорит, что Куликовская битва была в Москве на том месте, где сегодня, в районе Сретенки, стоит церковь Всех Святых на Кулишках! Ну как с этим можно спорить?!

Возможно, следовало бы провести в том районе полномасштабные археологические раскопки, которые и дали бы ответ на вопрос: прав Фоменко, или его теории носят завиральный характер? Но почему-то такие раскопки никто не хочет вести. Впрочем, мы сегодня говорим не об этом.

Владыко, в последние годы активно начали издавать книги авторов, которых ранее относили к ультраконсервативному, реакционному направлению. Имеется в виду труды Константина Победоносцева, Николая Маркова, Сергея Нилуса и пр.

С вашей точки зрения, не свидетельствует ли этот факт о наметившемся в современном российском обществе повороте вправо (имеется в виду отнюдь не идеологические построения «Союза правых сил»!), и если это так, как подобный поворот может отразиться на РПЦ, в частности, и на обществе в целом?

– Сегодня издаётся много самых разнообразных книг, и это, в принципе, хорошо. Поворот же в общественном сознании в сторону консерватизма, конечно, есть. Это ведь видно и в политическом аспекте. Ведь понятно, что тот эксперимент, который проводился над Россией в 1990-х годах, вызвал к жизни обратную реакцию.

Если же говорить о классическом консерватизме, определения которого даются в трудах того же Победоносцева или, скажем, Леонтьева – конечно, это явление несколько иного плана. Но, думаю, то, что происходит сегодня в России вполне можно охарактеризовать как уклон в сторону консерватизма.

Я уверен, что гораздо большим импульсом для развития общественной мысли в последние годы явилось издание трудов Ивана Ильина – самого, пожалуй, глубокого философа, которого дала миру Россия в ХХ веке. Полагаю, что введение в научный и интеллектуальный оборот страны многих незаслуженно забытых имён принесёт свои положительные плоды. Другой вопрос, что плодам этим зреть ещё очень и очень долго!

– Владыко, в 2002 году губернатор Дмитрий Аяцков озвучил идею: построить на Соколовой горе храм всех религий. Любопытно, что тогда идея Аяцкова подверглась мощной критике не со стороны клерикальных кругов, а, скорее, со стороны светских обществ.

Вопрос следующий: не является ли озвучивание подобного рода идеи свидетельством того, что вновь начались попытки объединения крупнейших мировых конфессий? Ведь, к примеру, во время последнего визита Папы римского Бенедикта XVI в Турцию он демонстративно посетил мечеть…

– Какую мечеть?

– Нас там, владыко, к сожалению, не было, поэтому точно сказать не можем. Судим об этом так, как это подавалось в средствах массовой информации…

– В том-то всё и дело! Он, извините, посетил второй по значению – после собора Святого Петра – храм христианского мира: собор Святой Софии, превращённый в мечеть после захвата турками Константинополя…

– … и этот собор ныне – всё правильно! – сейчас функционирует как мечеть, но дело не в этом. Каковы ваши, владыко, соображения насчёт объединения конфессий?

– Вы знаете, на эту тему уже не первый год идут разного рода прекраснодушные мечтания. Идея эта – не новая, родилась она примерно после I Мировой войны, что и дало толчок к развитию так называемого экуменического движения. Но среди христиан различных конфессий это движение уже давно потеряло свою и привлекательность, и актуальность.

Мы живём в эпоху усиления традиционализма. И эта тенденция характерна и для христиан, и для мусульман… И если после I Мировой войны мечты об объединении всех мировых религий ещё имели какое-то, пусть и иллюзорное, основание, то сейчас ситуация очень сильно изменилась.

Ведь идея экуменизма базировалась на двух основных постулатах. Один – что I Мировая война была последней войной в истории человечества, больше воевать просто нельзя, ибо при том уровне вооружений потери человеческие будут немыслимо огромны. Второй постулат – так как эта Мировая война была последней, следовательно, есть повод и для объединения всех мировых религий.

Но, как показало дальнейшее развитие событий, всё оказалось не так просто. Поэтому идея объединения мировых религий сегодня так и осталась мечтой, фантазией людей, которые просто отстали от жизни.

Сегодня возможности такого объединения я совершенно не вижу.

Более того, Православная Церковь уверена, что подобное объединение, если оно когда-либо состоится, может быть только под властью антихриста. Эта точка зрения очень хорошо отражена у Соловьёва в его книге «Три разговора». Ситуационная модель, предложенная Соловьёвым, очень близка к тому, что говорится о последнем этапе человеческой истории в Священном Писании Церкви.

К процессу экономической и политической глобализации Церковь относится достаточно спокойно. Глобализация же, претендующая на религиозное и идеологическое объединение – это, безусловно, вавилонская башня, а чем закончилось её строительство во времена ветхозаветные, мы знаем.

О САРАТОВЕ

– Владыко, не секрет, что вы – не коренной саратовец. Это мы к тому, что жители Саратова постоянно костерят свой город и городские власти на чём свет стоит. В этой связи всегда интересен взгляд человека со стороны.

Не могли бы вы вспомнить, какое впечатление произвёл на вас Саратов, когда вы только-только приехали к нам и начали знакомиться с городом? Что лично для вас является неким символом, брэндом Саратова?

– Дело в том, что направление в Саратов для меня было послушанием. За годы своей монашеской жизни я привык к послушаниям и привык исполнять их настолько, насколько хватает моих сил.

Я уже неоднократно в интервью местным средствам массовой информации говорил о том, в каком состоянии я застал епархиальную жизнь, когда приехал в Саратов. Повторяться не хочу, скажу лишь, что она и сегодня остаётся непростой.

– Почему?

– Потому что многие вещи и многие проблемы, которые в других регионах были решены ещё в первой половине 1990-х годов, у нас, в Саратовской епархии, приходится решать только сейчас. Вот почему, когда я только-только приехал в Саратов, первое впечатление было таково, что предстоит выполнить огромный объём работы.

А что касается впечатлений от Саратова, могу рассказать такую историю: пару лет назад к нам, в епархию, приехали с визитом несколько архиереев с разных концов России. И первый вопрос, который они мне задали, был такой: «Слушайте, а в Саратове улицы когда-нибудь убирают?». Но совсем недавно я ехал на работу и вдруг обратил внимание, что вроде как на улице вдоль дорог мусорных куч не стало. «Неужели мусор убирать начали?» – спросил я у водителя. «Да, – ответил он, – и уже давно!».

Так что, как видите, впечатления от Саратова постоянно меняются.

Сегодня в Саратове я чувствую себя как дома. Из командировок по стране я возвращаюсь в Саратов именно как домой – это психологическое наблюдение за самим собой я чётко зафиксировал.

Если же говорить о символах, брэндах Саратова, то для меня это, конечно же, Троицкий собор, Свято-Духовский кафедральный собор, здание Саратовской консерватории. Очень надеюсь на то, что со временем подобным символом всё-таки станет восстановленный Александро-Невский собор.

– Владыко, мы благодарим вас за откровенные ответы на вопросы и желаем вам дальнейших успехов в вашем служении на благо Церкви и России!

Беседовали: Игорь ОСОВИН и Владимир ИВАНОВ

Фото: Ольга Пушина


Поделиться в социальных сетях